– Ни в чем, – ответил я, без аппетита мучая картофелину.
– Ой, ну конечно, ни в чем. Опять у Пэла приступ хронической нивчемности?
– Ладно. Не в том, чему бы ты могла помочь. Так сойдет?
– Все равно поделись. Я тебе все рассказываю, даже если ты не можешь помочь.
– Попробовал бы я тебя не выслушать.
– Давай так: или рассказывай, в чем дело, или кончай корчить из себя страдающего героя. У Аль Пачино в кино это получается интересно, но в реальной жизни я тебе засуну в ноздрю вот эту фрикадельку, если не прекратишь немедленно. Все еще дуешься из-за своего маленького члена?
– Нет. Это связано с работой. Просто…
– Только не надо говорить о работе… Знаешь, что сегодня учудила Ванесса?
– Попала на крючок к триадам?
– Засунула куда-то стопку моих отчетов и заявила, что я сама виновата. Я так разозлилась, что потеряла дар речи.
– На меня ты никогда так не злишься.
– Нет, я вправду хочу поменять работу. Сил больше нет. Ума не приложу, из-за чего Ванесса ко мне цепляется.
– Да потому что она – уродина. Каждый день, когда она видит тебя, ей становится нестерпимо ясно, какая она жуткая уродина. Ее корчит оттого, что ты ходишь веселая и счастливая, а она – с уродской мордой.
– Всякий раз мне кажется, что уже ничего глупее нельзя придумать, но ты раскрываешь рот и… – Урсула щелкнула пальцами, – превосходишь самого себя. Ванесса обвинила меня в пропаже отчетов, потому что она – уродина? Ты серьезно?
– Да.
– С чего ты взял? Во сне привиделось?
– Но это же элементарно. Во-первых, вид у нее действительно отвратный, разве не так?
– Ну… м-м… дело вкуса. У нее… м-м… пропорциональная фигура.
– А к фигуре присобачена несусветно уродливая рожа. Ванесса – образина, ты – нет, ее это бесит, бешенство выходит наружу в виде обвинений в потере отчетов. Не надо быть гением, чтобы понять.
– А кто тут гений? Если ты произнес три фразы подряд, это еще не значит, что тебе все удалось объяснить.
– Типичная бабская вражда.
– Ты же знаешь, за такое я могу и убить. Знаешь ведь?
– Я не критикую, я всего лишь объективен. Вот тебе пример: как-то я жил с одной девушкой и она закатила мне сцену из-за этажерки. Сижу, смотрю телевизор, никому не мешаю, и тут она – врывается, шумит, что этажерка такая-сякая, что мне пора оторвать зад и сделать что-нибудь, что я жуткий бездельник и далее в том же духе. Я обалдел – с чего вдруг? Вопрос с этажеркой никогда ребром не стоял, и уж тем более не сейчас, за десять минут до конца фильма. Мне хотелось досмотреть кино, а поимел я грандиозный скандал из-за ерунды. Потом выяснилось, что реальная причина ее раздражения была в том, что она беспокоилась о своей маме. Но даже если бы я знал об этом и вовремя сказал: «Ты беспокоишься из-за матери, и твое беспокойство выражается в криках насчет этажерки. Отцепись от этажерки, хорошо?» – она заявила бы, что я умничаю и плюю на ее справедливые претензии касательно нашей мебели. Похоже, это свойственно всем женщинам. Мужчины гораздо конкретнее в своих эмоциях. Мужчина бы сказал: «Я тут беспокоюсь о матери, а ты, корова, сидишь и смотришь телевизор». Видишь, здесь связь между эмоциями совершенно конкретна.
– Ты бы вообще ничего не сказал, но дулся целую неделю.
– Я никогда не дуюсь.
– Ты не учел одного: может, я и беспокоилась о матери, но этажерка все равно была поганая. Ты всегда выискиваешь «истинную» причину, когда тебе нечем крыть. Если бы я накричала на тебя из-за того, что ты оставил незакрытым кран в ванной и затопил весь дом, пока просаживал на собачьих бегах все наши сбережения до последнего пенни по наводке стриптизерши, с которой провел ночь накануне, ты бы сказал: «Ты злишься, потому что у тебя месячные». И не ухмыляйся, пожалуйста.
– Я не ухмылялся. Я… губы разминал.
– Я их тебе сейчас так разомну, что они завяжутся узлом на затылке. Но вернемся к делу. Мне пора подыскивать новую работу – с хорошей зарплатой, гибким графиком, не уродливыми коллегами. А если вдруг сразу не найду – неплохо бы отдохнуть. Позвоню Йонасу, выясню, не пригласит ли он нас покататься на лыжах.
Наверное, следовало рассказать Урсуле о моих проблемах на работе. Но беда в том, что Урсула всегда не мытьем так катаньем заставляет меня выбрать правильный путь. Стоит сказать ей, что у меня болит зуб, и она выталкивает меня к зубному врачу, к которому по доброй воле я ни за что бы не отправился. Поделись я с Урсулой своими тревогами, она не стала бы вникать в нюансы, но посоветовала обратиться в полицию, это уж как пить дать. И что в итоге? Джордж, Назим и Чанг Хо Ям легко выкрутятся либо сделают так, что полиции не хватит улик для предъявления обвинения кому бы то ни было (за исключением, возможно, моей персоны). Остальные ополчатся на меня как на стукача, загубившего набор студентов и навлекшего на подельников угрозу потерять работу. В мгновение ока найдутся причины, чтобы меня уволить. А мне не хотелось получить пинок под зад сразу же после повышения в должности. Но больше всего меня смущало то, что триадам вряд ли придется по вкусу мое вмешательство в их маленький бесперебойный бизнес. Поэтому вариант обратиться в полицию подходил лишь человеку, которого устраивает быть всеми презираемым, безработным и мертвым. Если же поступить по-своему – то есть пустить дело на самотек в надежде, что ситуация сама рассосется и все образуется, – то с большой долей вероятности ситуация и впрямь рассосется и все будет в порядке. Нет, нельзя говорить Урсуле, что триады ждут от меня денег за набор иностранных студентов. Я могу запросто не дожить до конца передряги.
Убийственный прикид
Мне нравится воображать себя парнем, которого сыграл Берт Рейнолдс в «Освобождении».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95