Я находилась в конце улицы, когда перекрытие второго этажа вместе с зелеными платьями обрушилось. Я услышала тяжелый грохот и пронзительный крик. Я бросилась обратно и вместе с остальными принялась разгребать кучи кирпича, штукатурки, расщепленных досок и раздавленных портновских манекенов.
Немного погодя к нам присоединились несколько санитаров. Мы достали из-под завала ребенка – того самого, который распевал детские стишки в подвале. Три деревянные балки упали одна на другую таким образом, что образовали подобие шатра над его головой, и он вопил всего лишь от боли в порезанном пальце.
Его мать погибла.
Мы также извлекли из-под завала старика, ругавшегося последними словами, поскольку кусок штукатурки разбил его ножной протез, ремни которого пришлось перепилить моим перочинным ножом. У санитаров не было ножа, только лопата и шприц – и ни единой ампулы в аптечке. Мы с санитарами перенесли в машину мертвую женщину, ребенка и старика, получившего серьезную травму головы, которой он, похоже, не замечал, и отвезли двух последних в пункт первой помощи, размещенный в церковном склепе, а женщину – в отдельное место, куда свозили тела погибших во время бомбардировок. Это было высокое одноэтажное здание, похожее на железнодорожное депо.
– Мы бы сработались с человеком вроде вас, – проворчал водитель, когда мы возвращались к санитарной машине.
– Разве мне не нужно закончить медицинские курсы? – спросила я.
– Вы умеете оказывать первую помощь?
– Да. – (Этому учили всех летчиков.)
– Больше ничего и не требуется. Мы не имеем дела с медикаментами: все медикаменты забирает армия. Умение оказывать первую помощь и сильная спина… – Он внимательно посмотрел на меня. – Где-то я вас видел. Ваших фотографий случайно в газетах не было?
– Нет, – сказала я.
Вот так я стала санитаркой.
Любая непривычная работа поначалу сопряжена с физическими муками. У меня ломило поясницу от постоянного перетаскивания тяжестей, у меня болели руки от каждодневного разгребания завалов, из-под которых мы извлекали человеческие тела. Мои ладони, покуда они не загрубели, были сухими и растрескавшимися, а ногти – обломаны до мяса.
Однажды вечером я вернулась домой еле живая от усталости. Хватаясь за перила, я с трудом поднялась на свою лестничную площадку, нашарила ключ в кармане почерневшего от грязи комбинезона и вставила его в замочную скважину. Ключ не проворачивался.
Вещи всегда ведут себя так, когда вы слишком измучены, чтобы совладать с ними.
Дверь открылась изнутри.
– О, неужели опять! – рассмеялась женщина:жившая этажом ниже.
После минутного замешательства я поняла, что совершила все ту же дурацкую ошибку и что на сек раз мне нет прощения.
Бормоча извинения, я попятилась.
– Почему бы вам не войти? – предложила она. – Вы определенно хотите осмотреть мою квартиру. Заходите, выпейте чашечку кофе. – Она смерила меня оценивающим взглядом. – Судя по вашему виду, чашечка кофе вам не помешает.
– Да нет. Я не хочу беспокоить вас… извините, ради всего святого… возможно, как-нибудь в другой раз…
– Входите, – сказала она. Не знаю, почему я это сделала, но я вошла.
Квартиры так много говорят о своих обитателях что порой я задаюсь вопросом, почему люди вообще впускают друг друга в свой дом. Я вошла в теплую светлую гостиную, полную беспечно выставленные напоказ фактов жизни. Семейные фотографии, некоторые пожелтевшие и в трещинах; забавные безделушки, выстроенные в ряд на каминной полке, в том числе цветная стеклянная вазочка, открытка с видом Константинополя и резная статуэтка, похожая на африканскую; страусовое перо и двенадцатилетней давности афиша какого-то артистического кабачка с левым уклоном. (А вот это опасно: неужели она не боится выставлять напоказ такую афишу?)
– Садитесь, – сказала хозяйка квартиры, и я без малейших колебаний рухнула в кресло. Кресло было шатким, но удобным. Я закрыла глаза, наслаждаясь теплом камина.
Она протягивала мне чашку кофе и широко улыбалась. Усилием воли я очнулась от дремоты.
– Вы устали, – сказала она. – Не хотите прилечь?
– Я живу всего этажом выше!
– Да, но когда вы в первый раз попытались войти в мою дверь, у вас был совершенно безумный вид. А сегодня вы настолько слабы, что едва ли доберетесь до своей квартиры.
В ней чувствовались искренность и живость, которые мне понравились. Не без удивления я обнаружила, что отзываюсь на них. Я уже очень давно не находила удовольствия в общении с другими людьми.
– Меня зовут Паула, – сказала она.
– А меня Фредди.
– Это уменьшительное имя?
– Нет, – сказала я. – Именно так меня зовут.
– Ясно. – Она посмотрела на меня с выжидательной улыбкой, и в конце концов я тоже улыбнулась.
– При крещении меня нарекли Фредерикой.
– Милое имя.
– Оно никогда мне не нравилось.
Я вытянула ноги к камину, словно разнеженная кошка. Здесь было уютно.
Паула улыбнулась, будто забавляясь. Я мгновенно смутилась, истолковав улыбку на свой лад, подобрала ноги, выпрямилась в кресле и взглянула на наручные часы. Циферблат был покрыт толстым слоем пыли. Я протерла стекло часов большим пальцем и замялась, не зная, что делать дальше. В конце концов я вытерла палец о штанину. К черту все приличия.
– Извините, – сказала я. – У меня был трудный день. Мне не следует засиживаться у вас.
– Оставайтесь сколь угодно долго. У меня сегодня свободный вечер.
Через минуту я сказала:
– Сегодня я вытащила из-под завалов четырнадцать человек.
– Тогда понятно, почему вы так устали и почему у вас в волосах штукатурка. Почему вы этим занимаетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139