Я не уважаю таких людей.
– А что, некоторые командиры отказываются сотрудничать с вами?
– Ну, они не могут отказаться, но некоторые хотели бы. Генерал фон Грейм, например… ах, мне следует следить за своими словами. Именно он пригласил вас сюда.
– Да. И уделяет мне много внимания.
– Он возил вас по аэродромам, показывал, что такое война?
– Я побывала на многих аэродромах и получила некоторое представление о войне.
– Настоящую войну ведут подразделения СС, – сказал он. – Но, разумеется, боевые действия другого рода тоже необходимы. Сначала нужно занять территорию.
Слова Мейснера прозвучали с ужасающей ясностью. Они звенели у меня в ушах, я никак не могла выбросить их из головы. Головная боль усилилась, и я предчувствовала близкий приступ дурноты, но не могла оставить этот разговор.
– Почему вы заставляете их раздеваться догола?
– Прошу прощения?
– Почему вы заставляете людей раздеваться догола, когда сгоняете в одно место?
– Так положено, – сказал он.
После нескольких тактов вальса я спросила:
– Это называется «домашними делами», так ведь?
– Откуда вы знаете?
– Генерал употреблял такое выражение.
Какой-то летчик приблизился к нам с намерением пригласить меня на танец. Мейснер помотал головой, и летчик отошел.
– Я могу показать вам войну, настоящую войну, если хотите.
Я почувствовала, как у меня округляются глаза.
– О, извините, – сказал он. – Мне не следовало…
– Все в порядке, – сказала я.
– Нет, это решительно ни к чему. В конце концов вы – женщина…
– А что вы предлагаете? – спросила я.
– Ну, иногда мы позволяем посторонним наблюдателям присутствовать при проведении наших особых операций. Мы гордимся эффективностью таких мероприятий. Я бы мог устроить… но нет, это ни к чему.
– Благодарю вас. Я принимаю ваше предложение, – сказала я, и поезд прибыл в конечный пункт.
Мейснер довольно улыбнулся. Потом в глазах у него возникло сомнение.
– Мне придется получить разрешение у фон Грейма, – сказал он.
– Да неужели?
Мейснер испытующе посмотрел на меня. Я бросала ему вызов, подбивая нарушить правила. Ему это понравилось: уголки его губ приподнялись в улыбке.
– Ладно, – сказал он. – Если учесть, кто вы такая, я не вижу здесь никаких особых проблем. Я попробую что-нибудь сделать, хорошо?
Прошла почти неделя, прежде чем он вернулся на базу. Я уже собиралась домой и сидела за не очень серьезной шахматной партией со штурманом, с которым прилетела на фронт. Я не забыла про Мейснера: напротив, наш с ним разговор ни на минуту не выходил у меня из головы. Но теперь он казался некоей фантасмагорией, и я порой подумывала, уж не пригрезилось ли мне все.
Я почувствовала, что кто-то вошел и встал у закрытой двери, глядя на меня.
Я подняла глаза и увидела лицо с квадратным подбородком и спокойные светлые глаза. Он неспешно прошел к одному из столов и взял газету.
Выведенная из душевного равновесия, я попыталась обдумать следующий ход, но никак не могла сосредоточиться на игре.
– Прошу прощения, – сказала я штурману, встала и подошла к Мейснеру.
– Вас все еще интересует мое приглашение? – спросил он.
У меня вдруг закружилась голова.
– Через несколько дней я улетаю обратно в Германию, – сказала я.
– Я знаю. Завтра в сорока пяти километрах отсюда будет проводиться операция. За вами могут заехать и привезти вас обратно ко времени ланча.
Меня охватил ужас. И чувство беспомощности. Что бы там ни творилось, я должна была узнать все, покуда находилась так близко. Поэтому я твердо решила ехать. Но что я там увижу… Вещи, о которых рассказывал Эрнст; жуткие тени, маячившие на периферии моего сознания. Я плохо представляла, как подействует на меня то, что мне предстояло увидеть.
– Какие будут указания? – спросила я.
– Ждите у ворот в шесть. За вами кто-нибудь заедет. Оденьтесь потеплее, вам придется долго стоять на морозе. Вот и все.
У меня оставался единственный выход: отказаться.
– Понятно, – сказала я. – Хорошо. Я буду там. Требовалось еще что-то.
– Спасибо, – сказала я.
Огонек фары слабо засветился в темноте ровно в шесть часов. Эсэсовский мотоцикл. Закутанная в шубу и обутая в сапоги на меху, я забралась в тесную коляску. Мы ехали больше часа, прыгая по ухабистым обледенелым дорогам. Из коляски, немного напоминающей кабину самолета, я не видела ничего, кроме тусклого мерцания отраженного света на снегу, испещренном следами шин, да густо-черного силуэта пригнувшегося к рулю мотоциклиста слева от меня.
Потом мы повернули и увидели впереди подобие яркой звезды, сверкающей на земле. По приближении я рассмотрела десять-пятнадцать грузовиков, выстроенных в круг фарами внутрь. В центре залитого светом круга стояла небольшая группа людей в форме.
Мотоцикл остановился, и мотоциклист спешился. Я вылезла из коляски. Занимался рассвет. Неподалеку стояла группа офицеров, которые переговаривались, смеялись и похлопывали одна о другую затянутыми в перчатки руками, чтобы согреться. Один из них отделился от группы и направился ко мне. Мейснер.
– Надеюсь, поездка была не очень утомительной, – сказал он.
Нет, сказала я, совсем неутомительной.
Он подвел меня к группе офицеров. Я оказалась рядом с майором, который держал в руке портфель и поглядывал на часы. Узнав, что я приехала из части фон Грейма, он тихо сказал:
– Бог знает, зачем вам понадобилось приезжать сюда. – Потом добавил: – Извините, я не очень вежлив. Перестаешь соображать, когда занимаешься такого рода вещами.
– И часто вы ими занимаетесь? – спросила я.
– Слава богу, нет, – ответил он.
Потом, словно по сигналу, все офицеры регулярной армии разом повернулись и вскинули вверх руку, салютуя друг другу и эсэсовским офицерам, а потом расселись по машинам и уехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139