Его голос снова зазвенел торжествующе.
— И у него есть право судить, потому что только он один был оценен достойно. И у него есть право судить, потому что он первым пришел спасать. Вот, друзья мои, мой Спаситель. Я призываю его в ваши сердца, я прошу от вашего имени.
Он сошел со ступеней и начал двигаться сквозь толпу, кладя руки на голову каждого, кто вставал перед ним на колени. Он прошел сквозь толпу, улыбаясь, благословляя, прикасаясь к людям. За его спиной царила тишина, сравнимая только с тишиной в момент Сотворения мира: такая насыщенная, что может вот-вот взорваться.
И взорвалась.
Люди кричали, рыдали, выли. Они рвали на себе волосы и содрогались, осыпали сами себя побоями. Они стонали, смеялись, обнимали друг друга и выкрикивали что-то непонятное. Площадь заполнилась хаосом голосов, кричащих в возбуждении непонятные слова. Симон озирался в изумлении и шоке. Они были не в себе.
Он едва сообразил пригнуть колени, когда Кефа подошел к нему. Тот долго не отпускал рук с его головы. Казалось, их тяжесть была тенью тяжести такой громадной, что выдержать ее невозможно. Руки задержались на его голове, потом двинулись дальше.
Он погрузился в прохладу покоя. Но не успел он вкусить его, как стал подниматься вверх к хаосу голосов, который возносил его все выше на волнах звука, пока ему не показалось, что он летит. На миг его пронзило чувство паники, а затем он рассмеялся, потому что вряд ли Бог упустил бы такой шанс сыграть с ним шутку. Он смеялся и смеялся, по его щекам катились слезы, смеялся от радости ощущения удивительной свободы и своей полной беспомощности, шут Бога, Божья игрушка, Его собственность.
— Как вы это делаете? — спросил Симон.
— Что делаю? — сказал Кефа. — Возьми оливу, они очень хороши.
— Вселяете дух в сотни людей, — сказал Симон. — Я ничего подобного раньше не видел.
— Да, вряд ли, — сказал Кефа, жуя.
Потом он сказал:
— Ты никогда не обретешь его.
— Не обрету чего? — удивленно сказал Симон.
— Покоя. Ты испробуешь его, и он снова уйдет, потому что ты отгоняешь его от себя. Слишком много вопросов. Филипп рассказал мне. Ты перестал их задавать на какое-то время, а теперь принялся снова. Как я вселяю Дух? Я не знаю, как я это делаю. Мне было обещано, что я смогу это делать, и я могу. Я призываю его, и он нисходит. Вот и все.
Он добавил еще одну косточку от оливы к небольшой кучке, образовавшейся перед ним, и улыбнулся. Где-то вдалеке играли дети.
— Вы можете передать этот свой дар вселять дух другим? — спросил Симон.
— Могу, — сказал Кефа.
— Вы передадите его мне?
В первый раз он услышал, как этот человек смеется. Это был громкий раскатистый смех. Он распугал ласточек, и дети перестали играть. Кефа долго смеялся.
— Нет, — наконец сказал он, утирая глаза. Симон покраснел.
— Не надо мне было смеяться над тобой, — сказал Кефа. — Но ты и вправду ничего не понимаешь. Ты по-прежнему думаешь как маг. Видишь ли, то, что ты видел вчера, не было фокусом мага.
— Вызывание духа никогда не было фокусом, — холодно сказал Симон.
— Прошу прощения, но я плохо разбираюсь в магии.
— Но ваш учитель был магом, — возразил Симон.
— Конечно нет.
— Разве превращение воды в вино не было магией? Да это первый же фокус в любом учебнике!
— Это было чудом, — сказал Кефа.
— А в чем разница?
— Чудеса творятся волей Бога. Магия исполняется с помощью демонов.
— Одно и то же может быть исполнено волей Бога или волей демона?
— Конечно. Демоны очень ловкие обманщики.
— Хорошо, когда вы видите такое, откуда вы знаете, что это — чудо или магия?
— Очень просто, — сказал Кефа. — Если исполнитель один из нас, он взывает к духу Бога, и это — чудо. Если он не один из нас, ему помогают демоны, и это — магия.
— Вы это серьезно? — сказал Симон.
— Совершенно серьезно, — сказал Кефа. — Это серьезная вещь. Демоны обожают обманывать. Многие верят в так называемые чудеса, которые не что иное, как просто магия и оскорбление Бога.
— Понятно, — сказал Симон.
Какое-то время они сидели в тишине. Казалось, все было сказано.
В конце концов Симон рискнул:
— Я полагаю, никакого тайного учения нет?
— Нет-нет, — сказал Кефа. — Конечно нет. Ничего такого.
— Понятно, — сказал Симон.
Они посидели еще немного. Наконец Симон сказал:
— Хорошо. Благодарю вас.
Он встал. Уже уходя, он вспомнил, что так и не спросил у Кефы, о чем собирался спросить. В сложившихся обстоятельствах он сомневался, что ответ удовлетворит его, но не спросить было бы обидно.
— Можно задать вам еще один вопрос?
— Конечно, — кивнул Кефа.
— Когда Иешуа узнал о своей будущей смерти, что он сказал?
— Он сказал, что должен принять смерть, — ответил Кефа, и лицо его опечалилось от воспоминаний.
— Откуда он знал? Что побудило его сказать это?
У Кефы вырвался смешок:
— Обычно ему не надо было ждать подсказки. Однако я думаю…
Он уставился в пространство. Перед его внутренним взором явно вставала какая-то картина.
— Ну? — сказал Симон.
— Я думаю, это было нужно, чтобы исправить неправильные представления, которое могли у нас быть. Видишь ли, мы тогда только начали понимать, кем он был. Мы впервые заговорили об этом.
Симон насторожился.
— Кто это сказал? — прошептал он.
— Это был я, — скромно ответил Кефа.
Симон размышлял. Культ, к которому он присоединился, не был похож ни на какие другие. Культ давал грандиозные обещания и привлекал сторонников из низших слоев населения, при этом поощряя в них скромность. Главный миф культа основывался на пророчествах, которые ему противоречили. Культ присваивал себе исключительное право заниматься магией, отрицая, что это магия, объясняя ее действенность силой веры, и считал магию чем-то неважным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100