Песок снес его обратно в реку теней, направляющихся к огню. Он боролся за каждый дюйм крошечного пространства между песчинками, с боем протискиваясь через каждую образующуюся лазейку.
Он дошел до края.
Перед ним встали черные стены. Они были скользкими от слизи, но неровными, с подходящими опорами для ног. Он стал карабкаться. Карабкался он долго, пока стены не стали наконец менее отвесными, не превратились в крутой склон. Там виднелся серый свет. Впереди он увидел тропинку.
Позади него что-то было. Он чувствовал это и не оборачивался. Он слышал, как оно копошится. У него было много ног, и оно могло карабкаться быстрее Симона. Он отчаянно пытался подняться по склону. Но скала становилась мягкой, как плоть. Его ноги и руки увязали. Он подтянулся и увяз еще глубже. Оно приближалось. До тропинки оставалось совсем немного; он хватался за твердую почву, пытаясь выбраться, но почва крошилась, и он проваливался вниз. Что-то упало ему на спину и стало бормотать прямо в ухо. Он закричал.
Болезнь, если это была болезнь, длилась три недели. Постепенно кошмары стали реже, и силы хозяина восстанавливались. Однако выздоровление шло неравномерно. Иногда он видел ясно и мог принимать пищу. Потом, когда Эли и Деметрий говорили, что худшее уже позади, он вдруг переставал узнавать их, не знал, где он находится и даже кто он. Его взгляд замирал на чем-то невидимом для них и переполнялся отвращением. Однажды, проснувшись, он закричал, чтобы статую убрали и разбили. Конечно, они не сделали этого Она была дорогой. Потом он забыл об этом.
Он отказался от врача и велел Деметрию делать ему травяные отвары. Иногда требуемые травы было невозможно достать, и он срывал гнев на дрожащем Деметрий, доводя его до истерики. Эли обычно удавалось успокоить его, но его отношение к Эли стало двойственным. Порой он встречал ученика с радостью, просил его сесть поближе, спрашивал у него, как жизнь и что происходит в городе, просил Эли почитать ему. Иногда Эли видел, что учитель смотрел на него холодно, с подозрением, как на чужого.
— Ты искуситель? — спросил его однажды Симон.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — изумился Эли.
Симон улыбнулся. В его улыбке была усталость и бесконечная печаль.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он.
Потом он, казалось, ничего этого не помнил.
Возвращение к свету было долгим.
Он стойко переносил наказание и лишь изредка стонал под его тяжестью. Это случалось, когда нагло поселившийся в углу демон подходил к нему слишком близко: перестав довольствоваться прежними уловками, заставлял статую кривляться или ходить ночью по комнате. Она не дотрагивалась до него, но подходила вплотную, косолапо ступая и покачивая круглой головой. Он мог видеть мельчайшие волоски и нежный клювик. В такие моменты он отворачивался и молился. На какое-то время этого хватало. Изгнать демона он не пытался. Бог знал, что он там, и Он отошлет его, когда Он захочет.
Шли дни. Иногда его навещали ученики. Они чувствовали неловкость и смущение и спешили уйти. Они не знали, как относиться к учителю, сраженному его богом. Эли приходил каждый день. Симон внимательно наблюдал за ним. Он знал, что Эли сыграл важную роль в его судьбе, но не мог решить, какую именно. Друг ли он, которому можно доверять, или ловушка, которой Симону следует остерегаться? Он молился и просил наставления, но не получал его. Это было испытание. Он должен быть терпеливым.
Поначалу он так сильно страдал, что сохранять веру было трудно. Он постоянно напоминал себе, что наказание было справедливым. Так он думал. Он просил у Всевышнего знака. Он его получил. Всевышний был милосердным: не стал лишать его жизни.
Милосердным? Симон перевел взгляд в угол комнаты и тотчас отвел глаза, прежде чем они увидели то, что там стояло. Какая насмешка — ему, стремившемуся на небеса, послать в качестве спутника отвратительное существо из подземного мира! Но это справедливо, даже очень справедливо: разве не пытался он однажды прибегнуть к его помощи?
Возможно, в награду за терпение его физическое состояние улучшалось. Сначала его бросало то в жар, то в холод и его тело было разделено на полярные зоны. Кожу его опалял постоянный жар, а внутри все было сковано льдом. Между зонами оставалось небольшое пространство, которое ему не принадлежало. Пространство постепенно уменьшалось. Жар на его коже понемногу остывал, и Симон перестал видеть по ночам его сияние. Тепло стало распространяться вовнутрь, и ледяные оковы начали слабеть. Он почувствовал, что его тело выздоравливает. Однажды Деметрий сказал:
— Я знаю одного человека по имени Филипп.
По крайней мере Симону показалось, что он так сказал. Слова не имели ни малейшего смысла. Это было в один из дней, когда он терял уверенность в словах. Иногда слова теряли обычный для них смысл: они открывались, как орехи, и внутри оказывалось нечто совсем другое. Возможно, что-то опасное. Демон приближался к нему.
— Что ты сказал? — спросил Симон.
— Человек по имени Филипп. Он лечит людей.
— Филипп? Что может означать «Филипп»?
— Я могу привести его, и он вас посмотрит.
Слова складывались по-разному во все новые и новые фразы. Ни одна фраза не имела ни малейшего смысла. Демон украл из слов весь смысл.
— Говори громче, — устало сказал Симон. — Он снова бормочет.
Деметрий отпрянул от постели: должно быть, он тоже увидел демона. Симон закрыл глаза. Терпение.
На восемнадцатый день он понял, что демон исчез. Когда Симон проснулся, в комнате ощущалась свежесть. Он посмотрел на статую. Та была невозмутима: неподвижный и мертвый мрамор.
Он позвал Деметрия и попросил поесть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100