Ну и черт с ним. Долго я здесь не задержусь, на фига мне запоминать, ведь все, что будет после моего ухода, меня не касается. Если Кшиштофу не мешать, он может часами рассказывать про свою любимую плитку, как ее надо укладывать. Это святое. Ну а кроме того, он бы не прочь найти себе девушку, жениться, нарожать детей, в общем, все как полагается, а еще ему очень хочется машину, особенно «БМВ», именно такую, как есть, то есть была, у папы. Я сказала, что он может ее взять, папину «БМВ». Она стоит в гараже. Кшиштоф решил, что я его разыгрываю, но только что я вписала этот пункт в распоряжения для Тронда и Биттен. «БМВ» пусть отойдет Кшиштофу, написала я. Это не шутка и не ошибка. Машину надо будет переписать на его имя, я это оплачу не сама, но деньги спишут с моего счета, денег на счетах завались, они достались мне так ужасно и так нелепо, и я даже не успею ими воспользоваться, но я часто думаю про папину эсэмэску, про фразу, чтобы я делала то, что мне хочется. Это развязывает мне руки. Получается, что, раз мои поступки соответствуют моим желаниям, папа безоговорочно меня поддерживает — во всем. А значит, папа тоже считает, что неплохо отдать машину Кшиштофу. И согласен на мой последний шаг. Это будет уже завтра. Странное ощущение. Получается, последние сутки моей жизни кончились.
Совсем забыла — после школы я заходила к психогейру. Напоследок. Нет, ему я об этом конечно не сказала. Он заметил, что у меня усталый вид, я объяснила, что плохо спала последние дни, но что чувствую себя тем не менее нормально. Ему все это не понравилось. Он хотел бы видеть в некотором приближении норму, как он выразился. Чтобы я делала то, что все делают, и так, как все. Проще говоря, жила бы так, как живут остальные люди. Более или менее вовремя ложилась бы спать, вставала с таким расчетом, чтобы успеть принять душ и позавтракать, ехала на метро в центр, нормально, без спешки шла по Королевскому парку и оказывалась в ХГ за пять минут до начала занятий, чтобы еще поболтать с подружками, как психогейр их называет. Ему бы хотелось, чтобы я делала себе в школу бутерброды, лучше бы с домашним хлебом, он дал мне рецепт ржаного хлеба, который они с женой пекут сами уже лет двадцать, потому что он очень поднимает настроение, ибо когда человек правильно питается и достаточно много двигается, то самочувствие улучшается, а страхи исчезают. Все-таки мой психогейр ужасно простодушен. Больно думать, что все психологи такие же, мой ведь наверняка высоко котируется в их тусовке, таких, как я, новичкам не доверяют. Они-то еще дальше от реальности, если даже опытный специалист у них — этот мой психогейр. Ужас. Надо бы мне познакомить его с Констанцией. Они бы нашли друг друга. Скакали бы на коняшках, бегали бы полуголые по лесу, ели домашний ржаной хлеб и были бы счастливы вместе.
Я с удовольствием думаю, что, когда завтра вечером меня не станет, психогейр начнет анализировать: не было ли в моем поведении чего-то подозрительного, настораживающего, и придется дяденьке признать, что я обвела его вокруг пальца, перехитрила, а это серьезный промах. Для психотерапевта не лучшая рекомендация, что его клиент покончил с собой. Чего-то коллега недоработал, естественно полагают другие психотерапевты и потом смотрят на него свысока, дразнят и подковыривают, в общем, третируют как могут.
Сегодня мы говорили о том, что жизнь бесценна. Он хотел втолковать мне, что жизнь — это то, от чего человек не вправе отказаться только потому, что она послала испытание. Жизнь — это бесценный дар, который дается нам один-единственный раз. И слава богу, сказала я, а он сказал, чтобы я так не говорила. Я спросила, откуда он знает, что жизнь не будет дана нам снова, и тут же выяснилось, что у нас нет способов узнать это наверняка, ну а тогда не надо говорить, что раз один-единственный, сказала я. И добавила, что вижу, куда он клонит, но у меня на этот счет свое мнение. Напротив, сказала я, повсюду на планете кипит жизнь, и он неправ, все неприятности как раз от переизбытка людей. Мы то и дело читаем об этом в газетах. Нас становится слишком много, мы истощаем землю, истребляем воду, и не только. Ну исчезнет кто-то из нас — тоже мне проблема. Да, проблема. Для живых, для тех, которые остаются, ответил психогейр. Но у меня никого не останется, напомнила я. Это меня все оставили, а мне просто хочется догнать их. Но у тебя останутся друзья и родственники и твоя будущая семья, если заглянуть вперед.
Если бы я решила так сделать — о чем я, естественно, не помышляю, — но предположим: так вот, чего бы я лишилась, умри я сейчас?
Ты бы лишила себя всех радостей: дружбы, любви, ржаного хлеба и лыжных походов, сказал психогейр.
А также глобального потепления (это уже я ему), птичьего гриппа, взрывов в метро, Третьей мировой, парня, который меня бросит, и экзаменов, к которым мне не хочется готовиться, и кошмаров, в которых папа, мама и Том падают, взявшись за руки, а кругом бьются стаканы и бутылки, кричат в ужасе люди, орут дети и болтаются выброшенные кислородные маски.
Ты не права, сказал психогейр. Да, в жизни есть и жестокость, и страх, и несправедливость, но прийти в этот мир — привилегия. И аргумент, что не надо заводить домашних животных, потому что они умирают, а это грустно, не выдерживает критики. Очень немногие из нас предпочли бы не рождаться. Бедность, болезни и тяжелые мысли, даже войны и нищета лучше небытия. Я полагаю, в этом сходятся почти все люди.
Мы говорим не о домашних животных и не о рождаться — не рождаться, ответила я. Мы говорим о том, что иногда человека тянет развязаться со всей этой канителью, потому что он устал, ему ничего не хочется и он не верит, что когда-нибудь все снова станет хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44