А тут тишь да гладь, и комарья совсем не слышно. К воде ветла упала, стволом скривившись, на ней Студень животом улегся и разбитый нос в озере прохлаждает. Аншлаг наконец зубы досчитал, двух не нашел и ругаться стал. А Башка рукав горестно озирал и искал чем обратно приделать. Тут Студень нос из воды вынул и слушает, на замершую ящерицу похожий.
— Опять, — говорит, — звонит. Слышьте?
Аншлаг через дырку в зубах плюнул и отвечает:
— В церкве звонят. Или в ушах у тебя.
Башка тоже слушает, у него в ухе малиновом не звонит, только тюкает маленечко.
— В церкви еще рано звонить, — говорит, — два часа только. А правда звон идет.
— Из озера идет, — заверяет Студень, — там на дне церкви звонят. Город под водой там. Говорят, видно его иногда. Если в солнечный день выплыть на средину озера, то увидишь. А лучше с вертолета.
— Лучше из космоса, — гогочет Аншлаг. — А может, ты еще по воде ходить научишься, чтоб его увидеть? Хочешь по воде ходить?
— Хочу, — отвечает.
— Хотеть не вредно.
— Не вредно, — соглашается Студень. — Дураком быть вредно.
— Точно, — совсем заливается Аншлаг.
— А ты чего хочешь, Волохов? — интересуется как бы невзначай Башка.
— В жизни?
— В жизни.
— Зарезать кого-нибудь хочу.
— А зачем?
— А интересно. Не то что дремучие легенды про утопленный город.
— Он не утопленный, — говорит Студень, — он под воду скрылся, когда его враги хотели разграбить и спалить.
— Веришь в сказки? — ухмыляется Аншлаг.
— Если не проверить, почему не верить? До дна полкилометра, никаких водолазов не хватит.
— Если ни во что не верить — ты готовый псих, — вставляет Башка. — Кто верит — у того защита в голове.
— А я ни во что не верю, — хвастает Аншлаг.
— Врешь. Ты веришь, что зарезать кого — интересно.
— Это как раз проверить можно. Давай? Сам-то во что веришь? И чего в жизни хочешь?
Башка задумался, а потом рукав — хрясь. И второй — хрясь. Оторвал совсем оба.
— На войну хочу попасть. Там тебе сразу ясно станет, во что верить. А если ни во что, то ты конченый псих и садист. Мне брат сказывал, как в отпуск приезжал.
— Ты садист, Аншлаг, понял? — говорит Студень и хихикает.
Но тут звон закончился, и мечтательные разговоры закрылись. Стали обсуждать, чем ввечеру заняться и на какие средства. Потом купаться полезли, до середины озера на спор плавали, да никакого города на дне не высмотрели. А город тот, по слухам, точно кому-то неявно показывался. Куполами золотыми на солнце сверкал, маковками резными и шатрами цветными, разной красотой неописанной в воде проступал. Но, может, и сгоряча чудилось, тоже всякое бывает, мираж называется.
А кто город под водой увидит, с того сорок грехов снимется и все болезни, какие есть, за версту отступят, так старухи на лавках передавали. Да нам то без надобности было, мы, кудеяровичи, грехов не считали, а от хворей у нас одно крепкое средство, им вдоволь пользуемся, отчего бывают, конечно, и перегибы в виде лежачих на улице, в разных неудобных местах, но мы к этому привыкши и телом закалимшись. Оттого в нас и дух несгибаемый. А что труба крематория на нас вредно действует и мрем, как мухи, от квелости, так это ничего, это от временной слабости. Вот как закончатся преобразования народной жизни, так и заживем, а Кондрат Кузьмич с Яков Львовичем и Захар Горынычем с двумя остальными его ипостасями тогда помирятся и мудрить над нами перестанут. А может, и в Мертвяцком овраге покойников меньше станет. Но, конечно, ненамного меньше, потому как хоть село Кудеяровка, хоть город Кудеяр спокон веку лихими были и, верно, будут. Разве только краса-город со дна Кладенца-озера подымется и со всех разом грехи наши тяжкие поснимает. А тогда и задумаемся, может, — взгружать на себя их заново или погодить. Может, кому еще взбредет по воде ногами пойти, как Студню. А с мешком тяжких грехов на закорках не очень-то по ней походишь. Это уж ведомо. Иначе б каждый мог — взял и пошел. И смысла б тогда в легенде не было, и всякому бы встречному город из-под воды являлся и наружу выходил. А так не всякому, а только тому, кто по воде пойдет, аки посуху.
Вот какое у нас в Кудеяре озеро дивное и пречудное, хоть и не так чтобы большое. Краса-город, сказывали, на берегу стоял да под воду ушел, не то при татарах, не то от поляков, которых Сусанин водил, да не довел. А не то, сказывали еще, от злых большевиков, но это уж точно врут, потому как Яков Львович тогда должен о нем знать, а он ничего такого вроде не знает. Только озеро ему точно не по нутру, избегает Яков Львович возле воды гулять, а потому там от него, Яков Львовича, безопасно.
А как тот город называется, этого мы не знаем.
С озера-то все и началось у нас. Это если не считать нарушенного самочувствия Кондрат Кузьмича.
Но Башка, Студень и Аншлаг тогда еще ничего не знали. Выплыли наперегонки на берег, в траву упали да и решили ночью в лес за кладом идти.
— У меня сегодня день удачный, — говорит Аншлаг, — по гороскопу. Обязательно клад найдем.
— Чего-чего у тебя по гороскопу? — Башка спрашивает и смеется.
— Испытания, которые при смелости и выдержке закончатся удачей, — по памяти тот отвечает.
— А зубы недосчитанные тоже за удачу сходят? — интересуется Студень.
— Присоски гренуйские больше потеряли, — сказал на это Аншлаг, скорчив рожу. — Идете или нет? Моей смелости и выдержки на всех хватит, еще останется.
— А ты знаешь, как его искать, клад?
— А чего тут не знать. Сегодня ночь подходящая будет, Купальская. Папоротник цветущий найдем и клад выроем.
— Да где ты папоротник искать будешь?
Аншлаг говорит убежденно:
— На Заколдованное болото идти надо.
Переглянулись тогда все трое и порешили точно идти ночью на Заколдованное болото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12