Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти…
Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".
Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата — плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть — хорошо и необходимо. По одну сторону — номенклатура и гэбисты, по другую — демократы.
Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:
— Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!
Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал «Московскую правду», чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.
Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!
И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.
И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный «Ельцин — Президент».
Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.
Но эти мысли шли будто вскользь, не мешая работе над планом того, что предстоит сделать в Москве. На отдельных листах блокнота Рубашкин записывал фамилии депутатов, у которых собирался брать интервью, а ниже — тезисы их публичных заявлений, подобранные из старых газет и записей.
Первым, конечно, был Собчак, но Рубашкин опасался, что не сможет его поймать. Анатолий Александрович был занятым и знаменитым человеком. Недавно «Аргументы и Факты» опубликовали рейтинг ведущих политиков. Самым популярным оказался Николай Иванович Рыжков, а Сахаров, Горбачев и Собчак отставали всего на один пункт, разделяя места со второго по четвертое.
Как это ни странно, но Ельцин в этом списке был только седьмым.
«Хорошо бы взять интервью у Ельцина», — думал Рубашкин, отыскивая тем временем папку с вырезками по Щелканову. — «Главное, чтобы оказаться в нужный момент, и чтобы других журналистов рядом не было».
Дверь открылась, резко ударившись о стоявший рядом шкаф.
— Твою командировку я пробил, но денег не будет, — закричал с порога Кокосов. — Бухгалтерия уперлась, что командировочные внештатникам не полагаются.
— Как же я поеду без денег? — растерялся Рубашкин.
— Вот двадцатник! Последнее отдаю, а остальные доставай, где хочешь, — сказал Кокосов, протягивая мятые купюры. — Главный тебя в упор не помнит, но обещал поставить твой материал на первой полосе и двойной гонорар. Представляешь, чего мне стоило его уломать? Если справишься, буду ставить вопрос о твоем переводе в штат.
— Пока я буду деньги искать, Съезд кончится, сегодня второй день работы. Я и так на открытие не успел, — вздохнул Рубашкин.
— Хорошо, что напомнил! Надо срочно выудить и обработать тассовку — сейчас по радио передали, что на Съезде проголосовали за отмену 6-й и 7-й статей Конституции, — Кокосов хлопнул себя по лбу — он часто так делал, когда что-нибудь забывал. Остряки шутили, что Кокосов вправляет себе мозги. — Абздец пришел коммунякам, как ты и предсказывал.
— То ли еще после выборов будет, — ухмыльнулся Рубашкин, жалея, что поздно получил пригласительный билет, и такое событие прошло без него.
Собирая бумаги, Петр вдруг удивился: почти два года он боролся за отмену 6-й статьи, исписал сотни страниц, до хрипоты кричал и спорил на митингах. Ему и многим другим казалось, что стоит вычеркнуть из Конституции упоминание о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии, как тут же все образуется. Рубашкин не знал, что именно образуется, но верил в немедленные перемены к лучшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168