Ничего ты не передумал!
Тогда я не узнал мужского голоса, но женский я узнал точно.
Данила, именно этот женский голос был в твоих видениях.
— Я передумал, Тамара, передумал! — рявкнул на нее мужчина. — Мы сейчас же едем в больницу! Ты видишь, что с ней творится! У нее рак, дура! Ты можешь понять это, наконец! Не до игр! Когда она умрет, ты же меня будешь во всем винить!
Валерий стал показывать своему служащему, чтобы он нас выпроводил.
— Прекрати немедленно! — Тамара схватила его за руку. — Прекрати!
Валерий одернул ее. Тамара влепила ему пощечину.
И только они сцепились, как из глубины коридора послышался слабый детский голос:
— Пустите их, это мои ангелы...
Было достаточно темно. Я прищурился и увидел маленькую девочку — лет шести или семи. Тоненькую, как тростинка. Кожа бледная, вся словно светится изнутри. На голове ни единого волосика. Ощущение, что от человечка остались одни глаза. Одни глаза.
— Господи, она встала! — закричала Тамара и всплеснула руками.
— Нельзя! Немедленно в постель! — закричал Валерий и бросился к ребенку.
Он взял девочку на руки и понес в комнату.
— Валера, я тебе говорила, что Нина Петровна ее спасет! Я тебе говорила! — вопила Тамара.
Не раздумывая, ты направился за ними.
— Папа, пожалуйста, не прогоняй их, — просила девочка. — Это хорошие. Это не те, это другие.
— Машенька, милая, какие не те? Какие другие? — спрашивал Валерий. — Тебе надо в кроватку.
— Я была права! — назидательно шипела Тамара. — Нине Петровне можно доверять
Но Валерий ее словно не слышал:
— Скоро приедут врачи, Машенька. Они повезут тебя в больницу, дадут лекарство и все будет хорошо...
— Никаких врачей! — Тамара топала ногами.
— Заткнись! — огрызался Валерий, укладывая дочь в постель. — Я уже вызвал, сейчас приедет Юрий Петрович... Хватит с меня этой экстрасенсорной ерунды!
— Ненавижу тебя! Ненавижу! — Тамара колотила мужа локтями, кулаками, пихала коленом.
Валерий развернулся и толкнул ее. Она качнулась, не удержалась на ногах и упала.
— Сволочь! Сволочь! — вопила Тамара.
— Что же вы делаете?.. — я был в ужасе от этой картины.
Маленькая девочка смотрела на нас огромными полными слез глазами. Жизнь в ней едва теплилась.
Ты отстранил Валерия, сел на Машину кровать и взял девочку за руку.
— Привет, Машенька! — сказал ты.
— Здравствуйте, — она улыбнулась в ответ. — Это хорошо, что вы пришли. Вы меня проводите?
— Вот видишь, она улыбается! — вставила Тамара, потирая ушибленную руку.
Что значит «проводите»?! — возмутился Валерий.
Но ты не обратил внимания на их слова.
— Машенька, ты их слышишь, да? Постоянно? То, что они думают, да? Они у тебя внутри головы говорят? — спросил ты.
Маша закачала головой — быстро, уверено. И зажала губы, чтобы не разрыдаться. Она хочет быть молодцом. Она не будет плакать. Она будет держаться...
Боже мой, все твои видения, Данила, все эти ужасные монологи внутри твоей головы... Все они постоянно звучат в голове этой девочки! Она слышит то, что думают ее родители! Она знает, как они ненавидят друг друга, как поступают по отношению друг к другу. Как же она вынесла это?!
— Ты хочешь, чтобы они тебя отпустили? — снова спросил ты, и по тому, как дрогнул твой голос, я понял, что ты едва сдерживаешь слезы.
Маша продолжала качать головой — да, да, да. В ней была радость. Ее поняли. Поняли! Наконец!
Потому что не можешь больше с ними жить? — уточнил ты.
Маша перестала качать головой. Она смотрела на тебя внимательно, не то испуганно, не то сомневаясь. Она словно переспрашивала тебя: «Неужели ты сказал то, что я услышала? Ты не мог такого сказать. Все не так...»
— Нет? — удивился ты.
Маша покачала головой — нет, не поэтому. Она хочет, чтобы ее «отпустили» совсем по другой причине. Не потому, что ей плохо. Из-за другого.
— Машенька, почему? — ты все еще удивлен, тебе трудно поверить, что может быть какая-то другая причина.
Слезинка покатилась по ее бледной щеке. Тонкие губы потянулись в стороны. Маша подняла маленькую, слабенькую ручку и прикрыла ею рот. Она испугалась, что ты ее не понимаешь.
—Машенька... — ты почти взмолился. — Подожди, милая, подожди. Дай мне секундочку. Сейчас дядя Данила догадается. Подожди...
Я видел твое смятение, твой ужас. Если ты не угадаешь, не поймешь, почему эта маленькая девочка не хочет, не может жить, сам не скажешь ей об этом, она не выдержит своей муки, своего абсолютного одиночества, она умрет.
*******
Э та пауза тянулась вечность, две вечности, три... Ей не было конца. Маша смотрела на тебя, а ты на нее. И единственный путь, единственный способ, каким ты мог понять, почему она не хочет жить, это было стать ею. Стать на мгновение этой маленькой девочкой, которая, зная о том, что думают ее родители, желает себе смерти.
— Маленький принц пошел на войну, — она запела тихим, тонким голосочком, словно хотела подсказать тебе, помочь, дать ключ к разгадке — только догадайся.
Маленький принц пошел на войну,
Но без пуль и без стрел. Маленький принц шел мимо войны,
Ведь он воевать не хотел. Маленький принц не верил в войну,
И не было той войны. Маленький принц вернулся с войны,
Соскучились ведь цветы...
Срывающийся детский голосочек пел о маленьком принце. Жизнь призывала его на войну, но он не хотел воевать. Цветы были в его сердце. Он шел на войну, но прошел мимо войны, потому что не верил в смерть. Он верил в цветы.
Она пела, а мне казалось, что я слышу биение твоего сердца. Сначала это был трагический звук поминального набата. Но с каждым словом, с каждой ноткой этой детской песенки в твоем сердце, в его ритме появлялось что-то новое, чистое, свежее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30