– Ну, это близко. Можно и на автобусе, одну остановку всего, а если хотите, пойдем пешком.
– Ну, пойдем пешком, – решила Дарья Андреевна.
Морячок споро зашагал впереди, Дарья Андреевна едва успевала за ним, и морячок останавливался, поджидая ее, но тут же снова убегал вперед, – видно, он просто не умел ходить медленно. Заметив наконец тяжелое дыхание Дарьи Андреевны, – а она не посмела просить его идти потише, решила, что он торопится куда-то, – морячок смутился, спросил:
– Устали, бабушка? – И бодро добавил: – Ничего, совсем немного осталось, вон это общежитие, – показал он на здание за железной дорогой.
– Где? – спросила Дарья Андреевна, посмотрела туда, куда показывал он рукой, и остановилась. – Погоди-ка, сынок, – попросила она. Морячок поставил чемодан, и Дарья Андреевна опустилась на него.
Наконец-то она увидела этот дом, – белый, каменный, четырехэтажный, – и поняла, что здесь жили ее сыновья, отсюда они приезжали к ней и уезжали сюда снова и ушли совсем, чтобы не вернуться, – и глядела на него, не отрываясь, а потом опустила голову на руки и заплакала – впервые с тех пор, как узнала о смерти детей.
– Что с вами, бабушка? – встревожился морячок. – Плохо вам?
Дарья Андреевна не отвечала и продолжала плакать. Шли мимо люди, замедляли шаги, видя старуху с белой трясущейся головой, согнувшуюся в тихом плаче, и растерянного морячка с темным юным пушком на верхней губе рядом с ней, и кто-то подошел и спросил его, почему она плачет, и морячок пожал плечами и сказал, что не знает. Это услышала Дарья Андреевна, подняла голову и вытерла глаза, но слезы все катились по ее лицу, она не успевала вытирать их и сказала:
– Пойдем, сынок, это ничего...
Так, плача, вошла Дарья Андреевна в дом ее сыновей, которому отныне суждено было стать и ее домом, и когда обступили ее три женщины, вышедшие из загородки слева, она с трудом выговорила, кто она такая, и подала им все то же письмо, посланное отсюда полгода назад, и женщины, тихо посовещавшись о чем-то, отвели ее в небольшую комнатку на третьем этаже, усадили на чисто застеленную постель и спросили, не нужно ли ей чего-нибудь. Дарья Андреевна мотнула головой, и женщины ушли, скоро одна из них принесла какую-то еду, тихо сказала что-то, но Дарья Андреевна не поняла ее и ничего не ответила, и женщина ушла. Дарья Андреевна, не раздеваясь, легла на кровать, почувствовала все свое старое тело и заболевшее вдруг сердце и продолжала плакать и всхлипывать, не зная, как остановить этот поток слез, хлынувших из нее после долгих месяцев тупого равнодушного страдания. Так и уснула она одетая, со следами слез на глазах, и во сне лицо ее разгладилось, стало спокойным и ясным, и дышала она ровно и тихо, и спала до утра, не просыпаясь.
Проснувшись, она увидела в окне, за крышами портовых складов, спокойное синее море, освещенное солнцем, и глубоко вздохнула, радуясь концу долгого пути. По тихим спящим коридорам вышла на улицу, направилась к берегу. Идти ей пришлось долго, вдоль длинных глухих заборов, мимо высоких железных ворот, охраняемых строгими людьми в форме и с оружием, и наконец узкий проулочек вывел ее на широкий яркий простор, уходящий в далекую бесконечность неба. Тихим, почти неслышным шагом подошла Дарья Андреевна к морю, осторожно нагнулась и тронула рукой чистую холодную воду. Дотом развязала принесенный с собой мешочек, отделила половину мягкой, рассыпавшейся в пыль за время дороги земли, что везла она на свою могилу, и бережно высыпала в светлую прозрачную воду. Маленькая волна ласково подкатилась к ее ногам и унесла с собой мутный темный клубок. Дарья Андреевна села на гладкий холодный камень и, сощурив глаза, уставшие от синего блеска, тихо заплакала, отдаваясь светлой спокойной печали в своей душе.
Потом она медленно и долго шла по городу, вглядываясь в дома, в людей, среди которых ей предстояло теперь жить, думала о том, позволят ли ей остаться в доме, где были ее сыновья, или придется искать себе какое-нибудь пристанище. Высоко на горе заметила она что-то непонятное, обнесенное белой сплошной оградой, – как будто кто-то стоял, протягивая одной рукой что-то к небу, а другой поддерживая склонившуюся у его ног, падающую куда-то человеческую фигуру. Она спросила у высокого молодого моряка:
– Сынок, что это там такое?
Тот посмотрел вверх и ответил:
– Памятник, мамаша.
– Кому?
– Тем, кто в море погиб.
Дарья Андреевна подумала немного и с надеждой спросила:
– Всем?
– Ну как, всем? – Моряк внимательно посмотрел на нее. – Тем, кто в море погиб, я же сказал.
– И тем, которые нонешней зимой утонули?
– На «Маломе», что ли?
– На ней, на ней, сынок, – заторопилась Дарья Андреевна.
– Им тоже, само собой.
– А как пройти туда?
Моряк с головы до ног оглядел ее и сказал:
– Не доберетесь вы туда, мамаша, дорога очень крутая.
– Доберусь, ты только скажи как, – уверенно сказала Дарья Андреевна, нетерпеливо поглядывая на него. Моряк объяснил ей, как пройти к памятнику, и виновато сказал:
– Я бы проводил вас, да времени нет. Вы бы попросили кого-нибудь, чтобы помогли вам.
– Сама доберусь, сынок, иди, иди, спасибо тебе.
И Дарья Андреевна пошла к памятнику. Сначала дорога шла ровная, твердая – и вдруг уперлась в крутой откос с едва заметными ступеньками-выемками на склоне. Видно, не так уж много народу ходило сюда. Дарья Андреевна поискала глазами, нельзя ли как-нибудь еще пройти туда, но никакой другой дороги как будто больше не было. И она полезла по этим ненадежным ступенькам, цепляясь руками за высохшую траву. И наконец дрожащими ногами ступила на чистые каменные плиты, пошла к памятнику, помутившимися от усталости глазами стала разглядывать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24