они показывают 9 часов 24 минуты.Она переплетает пальцы, точно для молитвы. И сама удивляется этому жесту — она не молилась уже много лет. Разнимает руки, но тотчас сплетает пальцы опять, так им приятнее.Поезд мягко трогается и летит навстречу дню, согреваясь на ходу.Здесь, на равнине, круглой, как цирк, уже зажигаются огни; извилистые речушки, заросшие по берегам сурепкой, окутаны легкой дымкой. В окне проносятся луга, ивы, а с,, т сад с огородом, на шесте болтается целлулоидный голыш. «Весь розовый от холода…» Она мигает, стараясь удержать слезы. «Мой ребенок родился мертвым в подпольной клинике; об этом никто не должен знать. А там… там просто огородное пугало». Она отворачивается.Поезд с пыхтением одолевает гору и везет их мимо виноградников с ровными рядами дуг, мимо кладбища, мимо одетых плющом развалин. Дальше пустынное с виду селение, вилла, тоже как будто необитаемая: амфоры и урны совсем утонули на заросших лужайках.— Вы только взгляните на эти строения, кипарисы, аркады — прямо каменные цветы! — восхищается старая дама.— Мне что-то не по себе, — вздыхает рыжая челка.— Это от перемены климата.— И высоты, — добавляет молодой человек, чьи томные глаза еще больше расширились и потемнели.Ночная Роза не хотела видеть своего ребенка. Сразу после рождения его должна была усыновить неизвестная супружеская пара, но, поскольку он умер, ей его показали. У нее был жар, сильный жар…Теперь она чувствует себя хорошо. Рядом с путями кое-где лежат белые коврики снега, это первый настоящий снег, который она видит нынешней зимой. Она разглядывает его.Поезд дрожит, испускает странные звуки, похожие на пронзительное стрекотание какого-то насекомого. Он поднимается все выше и выше, в тень гор (часы Ночной Розы показывают без десяти минут десять), а вот и солнце — разлилось по околице встречной деревушки. Но поезд здесь не останавливается.— Нам повезло! — говорят они. — Слава богу, это экспресс. В Санта-Мария-Маджоре солнце уже светит вовсю.Она надевает темные очки, массивные, дорогие. Ей нравятся их янтарно-коричневые стекла, сквозь которые все краски кажутся еще ярче.Но и здесь поезд тоже не делает остановки. Они слегка озадачены.— Надо же, самый большой курорт во всей местности!— La Madonna de Re! — возглашает вдруг старая дама, словно внезапно проснувшись. — Двести лет назад один игрок в шары, придя в ярость от проигрыша, запустил шаром во фреску с изображением Пресвятой Девы, и у нее показалась кровь на лбу. С тех пор эта фреска считается чудотворной, а Мадонну так и показывают с пораненным челом и тремя розами в руках.— Три розы из Кьянти! Porco Dio (Черт побери (итал.)), я лично в такое не верю! — объявляет молодой человек.— Мадам, не обращайте внимания, у итальянцев это самое любимое ругательство, — с улыбкой говорит лыжница.Стекла густо запотели, пейзаж за окном пропал из виду.— Как грустно! — вздохнула старая дама.— А потом они построили для нее большую церковь, — добавляет Ночная Роза. — Но все знают, что чудеса не есть догмат веры.Старая дама молчит, она промокает подведенные темным карандашом глаза. Молодой человек скрылся в туалете. Он возвращается оттуда мертвенно-бледный — может, ему плохо?— Послушайте, там что-то странное творится.— Вам, кажется, стало не до шуток? — насмешливо спрашивает рыжая дама. Солнце бежит за поездом по верхушкам деревьев. Лес светится так, что невыносимо смотреть.— Ах! — восклицает Ночная Роза. — Вот именно такими я в детстве представляла себе райские кущи.Поезд опять пронзительно вскрикивает, солнце прячется за горой. «Мы погружаемся в тень». Она снимает темные очки, смотрит на молодого человека.— Во-первых, я не шутил. А во-вторых, происходит что-то непонятное, — с трудом говорит тот.Попутчицы замечают, что у него трясутся руки.— Мы едем по траве! Прямо по траве! И по снегу!Женщины недоуменно хмурятся: он, наверное, разыгрывает их?— Нет, он не шутит, — говорит Ночная Роза. — Мы и вправду едем по папоротнику, по скалам…И тогда молодой человек кричит:— В туалете есть дырка в полу, и внизу — пустота!Женщины все еще изумленно смотрят на него, они ничего не понимают. Дырка — в туалете? Они оборачиваются к окну.— Вы с ума сошли! Там все нормально.— Откройте!Он бросается к окну, рвет на себя медные ручки. Но они застыли от мороза.— Дверь!Дверь тоже не открывается.— Давайте спросим у контролера. По-моему, вы просто маньяк или…— Скоро по вагонам провезут буфет на колесах «Чай-шоколад», — говорит рыжая челка.— Нет, это время уже миновало, — отвечает Ночная Роза.Им пока еще не страшно. Просто как-то неуютно и почему-то хочется спать. Но они одолевают беспокойство и с презрением смотрят на молодого человека. Тот уныло грызет ногти в наступившей тишине.Поезд мчится сквозь полосы мрака и света. Заиндевевшие деревья слепят глаза Ночной Розы. Она снова надевает очки. Овцы слизывают бриллианты с травы. На дне ущелья потайные, никогда не видевшие солнца воды безмолвно текут под коркой льда; другие, вольные, обтачивают гранит скал. Однако и эти каскады застывают на глазах, обрекая долину на безнадежную немоту.Стелла тоже встает и выходит из купе.— Я там ничего не разглядела, — шепчет она, вернувшись. Лицо ее слегка посерело, но держится она спокойно.— Мне кажется, мы словно по воздуху летим, — робко замечает старая дама. — Конечно, у современных поездов такие прекрасные рессоры…Ночная Роза вдруг замечает, что трава на лугах по-весеннему зелена. Или, может, она здесь никогда не блекнет?— Это восьмого-то января?!— Да, но тут это вполне естественно.Молодой человек иронически оглядывает своих попутчиц:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10