Доктор ухмыльнулся, сделавшись на секунду страшен, и обвел рукой кабинет.
— Так покажи его своим друзьям. Эрни, Руди, этому, как его?.. Йозефу…
— Бычку из Бабельсберга? — Доктор оживился. — А что, такой подарочек придется нашему недоростку по нраву… Эй, любезнейший, я вам говорю, ну что, желаете послужить новой Германии?
— Я… это… у меня контракт на пять лет, — промямлил гигант.
— С кем?
— Ну, как же, с господином Шмойлисом, с кем же еще?
— Шмойлисом… — повторил доктор, брезгливо кривя тонкие губы. — С самим господином Шмойлисом, изволите видеть… Который обдирает немецких артистов до последнего пфеннинга, а сам раскатывает на черном «паккарде» и курит гаванские сигары за двадцать марок…
— Точно, — оживился гигант. — Выходит, вы знакомы с господином Шмойлисом? А вы что, тоже импресарио?
— Нет, я не импресарио, а таких знакомых у меня нет и быть не может, — отрезал доктор. — И у вас их тоже не должно быть!
— Но как же…
— А вот так… Ваше имя?
— Лев. Зденек Лев.
— Зденек Лев? — Доктор недовольно посмотрел на баронессу. — Ладно еще, что не Леви… Он что, славянин?
Баронесса взяла доктора под руку, отвела к окну, под лимонное деревце и горячо зашептала:
— Добропорядочное крестьянское семейство из Каринтии. Корни моравские. В цирке с десяти лет. Сейчас ему двадцать два. Холост. Малограмотен.
— Заметно… Но мы же его не в писари берем. А с именем что-нибудь придумаем. Звучный арийский псевдоним… Ну, Зигфрид — это само собой. Лев, на немецкий манер Лёве… Лёвенброй? Нет, это пиво… Есть! Зигфрид Лёвенхерц! Фон Лёвен-херц! Как тебе?
Баронесса наморщила длинный породистый носик.
— Отвратительно! Вульгарно! Зигфрид Львиное Сердце! Как скаковой жеребец! Ты бы его еще «Грезой Адольфа» окрестил!
— Ax, Марго, милая Марго, лучше бы тебе прикусить свой аристократический язычок, не то после нашей победы найдется немало охотников его подрезать. Пойми дорогая: ту пошлость, что в крови у наших филистеров, можно победить лишь одним оружием — еще большей пошлостью… Лучше скажи мне, кроме как давить штангу, твое сокровище еще что-нибудь умеет?
— Натюрлих, либер Альхен! В детстве няня уронила его головкой — и с тех пор он умеет читать мысли!
Доктор захохотал и игриво шлепнул баронессу по костлявому заду.
— Ах, Марго, Марго, ты неисправима! Вечно у тебя то евреи-оккультисты, то ясновидящие славяне!
— Если ты про этих Лаутензаков, то с ними я давно… — начала баронесса, гневно сверкнув глазами, но доктор уже не слушал ее.
Все его внимание было сосредоточено на Зденеке-Зигфриде, который мялся у дверей кабинета. Брезгливо выпятив губу, доктор осведомился:
— Надеюсь, любезнейший, госпожа баронесса не введена в заблуждение относительно ваших… способностей?
— Никак нет, херр доктор…
— В таком случае, господин Лев… Лёвенхерц, не угодно ли вам будет сосредоточиться и определить, о чем я думаю в данный момент. Это касается вас.
Доктор замер, выпучив бесцветные рыбьи глаза. Гигант, напротив, прищурился, задержал дыхание… Его губы тронула едва заметная улыбка, заметив которую, доктор нахмурился.
— Ну-с, и что вас так развеселило, позвольте узнать?
Гигант глубоко вдохнул и неспешно проговорил:
— На таких условиях, херр доктор, я готов служить хоть самому дьяволу!
Баронесса хлопнула в ладоши.
— Что, Альхен, получил?! Доктор расхохотался и, поднявшись на цыпоч! потрепал белокурого богатыря по плечу.
— Далеко пойдете, бестия вы этакая!.. Завтра в девять ноль-ноль явитесь по этому адресу, скажете, что по рекомендации доктора Альфреда Розенберга. Вас будут ждать.

Тимофей (1974)

— Итак, Тимофей, — Антон Корнеевич Метельский сурово глянул на сына и требовательно, жестом римского прокуратора, повел рукой, — показывай.
Интонация его голоса не предвещала ничего хорошего — видимо, уже был в курсе, Зинаида Дмитриевна сподобилась.
— Вот, — сын извлек из портфеля табель, нехотя, с убитым видом, протянул отцу, — папа.
Сцена композиционно напоминала картину «Опять двойка». Только вместо Жучки-дворняжки участвовал породистый сибирский кот — с достоинством бодал Тимофея лобастой головой в колено.
— Так. — Антон Корнеевич глянул, густо побагровел, и табель в его руке задрожал. — Ты что же стал позволять себе, сын! Пятерки по поведению, физкультуре и немецкому! Четверка по труду! Остальные… Возмутительно! А ведь через год тебе поступать в институт! Чтобы все было хорошо в этой жизни, нужно учиться, учиться и учиться!
Закашлявшись, он умолк и гордо огляделся. Вокрyг действительно было очень хорошо — глянцeвая полировка «Хельги», в недрах горки костяной фарфор, чешское стекло, хрусталь, в углу цветная «Радуга» раскорякой на деревянных ножках, на стене аляповатый, траченный котом ковер. А кухня, оборудованная вытяжкой «Элион», лежачая ванна с непромокаемой занавесью из полиэтилена, чистенький балкон в майском обрамлении лютиков-цветочков… Видимое воплощение преимуществ социализма в реалиях повседневной жизни. Жаль, не велики хоромы, однако хоть и в тесноте, да не в обиде! Слава Богу, Хрущев успел соединить только ванну с уборной, а не пол с потолком.
— Да, да, Тимофей, нужно учиться, учиться и учиться. — Антон Корнеевич прокашлялся и с брезгливой миной вернул табель сыну. — Летом никакой гитары, магнитофона и битлов. Книги…
Сказал и усмехнулся про себя, вспомнив слова из какого-то фильма:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107