Что, если я еще раз приму наркотик, она никогда больше не скажет мне ни единого слова, потому что слишком любит меня, чтобы участвовать в моем самоубийстве. Впервые в жизни я чувствовал себя уничтоженным.
Дэниел заглянул в глаза Изидоре. Казалось, он сражается с прежними демонами, лицо его горело, голос превратился в хриплый шепот. И внезапно Иза увидела на этом измученном лице гордость.
– Впервые за несколько месяцев что-то, кроме героина, проникло в мой мозг. К тому времени, когда мама умерла – это случилось три месяца спустя, – я стоял рядом с братом и остальными членами семьи у ее могилы и мог достойно с ней попрощаться. Мама хотела, чтобы именно я прочел молитву на ее похоронах. Это была черт знает что за женщина!
– Мне бы хотелось с ней познакомиться.
– Пожалуй, ты ее знаешь. Вы очень похожи. Не довольствуешься половиной, не оглядываешься назад. Ты очень напоминаешь мне мою мать, Иза.
Она прикусила губу, не зная, что ответить.
– Хотя, конечно, у меня никогда не было желания сорвать с нее платье и уложить в постель.
– Полагаю, это весьма существенная разница между нами.
Они провели остаток ночи, разговаривая, пытаясь справиться с растущим напряжением. Но это была попытка с негодными средствами. Когда рассвет осветил зимнее небо, они поняли, что не в силах больше оставаться на месте. Воздух в кафе стал удушливым, кофеин перестал действовать, и они вышли на улицу, где зимний воздух обжег их ледяным дыханием.
Они нашли общественный туалет и освежились. Иза наконец смыла размазанную косметику и долго всматривалась в свое отражение в зеркале над раковиной, видя Бэллу, ее лицо, глаза, облик… Она протянула руку, чтобы дотронуться, удержать дочь, но образ растаял. У Изидоры чуть не остановилось сердце. Неужели это все, что осталось от ее ребенка? Она начала яростно умываться холодной водой, чтобы никто не подумал, будто она плакала.
К десяти они были на Эндевер-роуд, не в состоянии сдержать свое нетерпение. Ночь унесла с собой сырость и дождь, оставив легкий мороз и ясное небо с небольшими облаками, сквозь которые пробивалось солнце. Даже зимой жизнь на Эндевер-роуд вершилась на тротуаре и в темных подворотнях: кто-то кого-то оскорблял, машины и фургоны перегораживали движение, дети не спеша тащились из школы домой, хулиганя по мелочи, матери выгуливали детей, черные, белые, желтые иммигранты наполняли воздух разноязыким гомоном.
Вонь выхлопных газов смешивалась с запахами рыбных прилавков, ароматом восточной кухни и свежего хлеба.
Лондонские задворки.
Мужчина средних лет в костюме-тройке и старых ботинках поскользнулся и с сильным шотландским акцентом попытался выяснить, почему какие-то «они» не могут должным образом выговаривать эти чертовы согласные. Восстание гордого шотландца против засилья англичан в устье Темзы. Не плавильный котел, а чайник, шипящий и плюющийся кипятком. В конце улицы, как архитектурный восклицательный знак, торчало высотное здание – «Башня Победы», этакое инородное тело из чужого мира. Коричневая бетонная крепость, взметнувшая в небо свои двадцать восемь этажей, закрыв при этом свет всей округе. Вещь в себе, дом, где жили сотни лондонцев, памятник дерзким планам архитекторов 60-х, который их дети наверняка скоро снесут.
В двенадцать Дэнни и Иза были в «Трафальгаре».
Парень опоздал, он выглядел обеспокоенным. Он тяжело дышал, а Иза внезапно почувствовала, что ей не хватает воздуха.
– Мне двойное виски, – потребовал он.
Изидора кивнула бармену.
– И две сотни фунтов.
Она была готова к шантажу.
– И не надейся. – Иза сделала вид, что уходит.
– За адрес, где ты можешь найти ее прямо сейчас.
Иза остановилась и, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза, пытаясь разглядеть там хоть тень искренности. Напрасно.
– Хорошо.
– Деньги на бочку.
Иза извлекла из сумки разорванную бумажку, потом еще три пятидесятифунтовых банкноты, медленно положила их на стойку и демонстративно разорвала банкноты пополам.
– Что за?..
– Моя страховка – на случай если ты просто презренный вымогатель, – ответила она.
– Ты мне чертовски не нравишься, – выдохнул он.
– Зато деньги тебе нравятся. – Она подтолкнула к нему три половинки. – И ты захочешь получить вторую половину.
Он схватил деньги, посмотрел на нее и понял, что блеф не удался, игра проиграна. Взяв со стойки стакан с виски, он выпил его одним глотком и утопил в нем свою агрессивность. Потом вдруг захохотал.
– Адрес, – потребовала Иза, внезапно почувствовав смертельный страх.
В ответ раздался грубый смех.
Она хотела быть стойкой, должна была выстоять, но чувствовала, что тает, как восковая кукла в адском пламени. Ее уверенность испарилась, она уже дрожала, и он не мог этого не замечать.
Губы в мерзких болячках продолжали издеваться.
– Где она? – Иза помахала банкнотами.
– На ебесах, – насмешливо выплюнул он.
– Где?
– Ебеса. На ебесах. С буквы «н».
– Небеса. Ты имеешь в виду на небесах? Она умерла? – Колени у Изы подогнулись.
Он хихикнул, губы его кривились в ухмылке.
– Нет, не умерла, глупая ты корова. По крайней мере, пока. Она на ебесах. Там, куда люди отправляются поцеловать ангельскую задницу. Наверху, в облаках. Посмотри в это чертово окно. Туда, – указал он пальцем с обломанным ногтем. – В «Башне Победы». Иначе большинству из нас к чертову «небу» не подобраться.
– Она там? Но где именно?
Он скривился, пристально глядя на половинки в руке Изы. Она бросила две из них на стойку.
– В здании, должно быть, сотни три квартир. Которая?
Он разгладил смятые половинки купюр.
– Двадцать пятый этаж. Еще одна половинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85