Ока полюбила Жюля Верна с самого первого раза, прочла его девочкой, лежа в постели с ветрянкой, и обнаружила, что нестись вокруг света за восемьдесят дней вместе с отважным исследователем викторианской эпохи и его странными компаньонами гораздо занимательнее, чем ходить в школу. Где-то дома у нее сохранился зачитанный томик в переплете из ткани с ее именем, написанным на титуле аккуратным школьным почерком: «Изидора Дин. 10 3/4 года».
Врачи просили ее пойти еще дальше, вернуться к тому, что казалось важным, чтобы с прочного фундамента начать расставлять по местам разрозненные фрагменты раненого сознания.
О катастрофе и о том, что происходило сразу после нее, в памяти не осталось ничего, кроме черной тьмы, куда проникали отдельные вспышки света, но они гасли прежде, чем она успевала распознать ускользающие образы. Почему она приехала сюда, в Дорсет? Может быть, потому, что ее дедушка родился в этой части Англии, где-то в Эссексе, во времена Томаса Харди, но она не была в этом уверена. Даже воспоминания о днях после выхода из комы, были отрывочны и смутны.
Больше всего Изу пугало, что она не может вспомнить важные моменты своей жизни: имя крестника, последний визит домой… Что она подарила Бенджамену на его день рождения? Совсем ничего о Бэлле…
Процесс восстановления был мучительным; она находила какой-то кусочек мозаики, а он ускользал от нее и она хватала руками пустоту. Происходили и курьезные вещи. Например, вчера она позвонила своему продюсеру в Париж и узнала от его жены, что он давно не ее продюсер. Разве она забыла, что он оставил обе ноги на горной дороге к Сараево, когда наступил на сербскую мину, спросил, обвиняя, дрожащий женский голос.
И воспоминания нахлынули на нее: чувство вины, раздробленные кости, крики, его мужество, шутка о том, что он мог попасть под машину и на Елисейских Полях… Изе хотелось бы, чтобы некоторые воспоминания не возвращались совсем.
Одна картинка преследовала ее, оставаясь в тени, отказываясь выйти на свет. Она пыталась догнать чей-то образ, но он прятался все дальше в тень. Когда Иза в изнеможении отступала, призрак вновь подкрадывался к границе своего круга, дразня, издеваясь. Привидение. Пустые глаза. Пересохшие губы.
Девушка. С Бэллой на руках. Всегда вместе. Образ смерти.
Изе принесли видеоплейер, и каждое утро одна из сестер приносила ей кассету с новостями «Уорлд Кейбл ньюз» за вчерашний день. Это помогало быстро складывать многие кусочки мозаики, но очень утомляло, и Изидора просила выключить телевизор. Новости напоминали, что где-то существует мир, люди работают, ведут войны, любят, ненавидят. Без нее. Заверения ее нового продюсера, что все под контролем и ей не следует волноваться, имело прямо противоположный эффект: ей стало труднее бороться с депрессией, которая наваливалась на нее, словно колдовской туман.
Ей говорили: все идет нормально, этого следовало ожидать, идет процесс восстановления сил после серьезного повреждения мозга, побочный эффект действия лекарств, – но ее это не убеждало. Главным было чувство вины.
– Вам нужно позвонить домой, – сказал ей Уэзерап. Он сидел в ногах ее кровати, уже не в отделении интенсивной терапии, а в обычной палате. – Нельзя замыкаться в себе, попробуйте разделить вашу боль с близким человеком.
Иза хотела сообщить все мужу сама, но не была готова сделать это сейчас.
– Я… – начала она и спрятала лицо в подушки. Что-то удерживало ее. Беспокоило, мучило…
– Послушайте, Иза. Я знаю, это будет трудно, но подумайте о том, что у вас осталось. Бенджамен. Ваша семья. Любимая работа. Так много хорошего впереди.
Но слова врача не доходили до ее сознания.
– Смогу… смогу ли я продолжать?
– Работать или жить, быть матерью? – спросил он.
– И то, и другое.
Невропатолог улыбнулся и дотронулся до ее руки.
– Вы прекрасно справляетесь. Всего три дня как вышли из комы и уже читаете, смотрите телевизор, интересуетесь жизнью, восстанавливаете силы. Вам не о чем беспокоиться.
– Доктор, – Иза потянула его к себе, прося нагнуться поближе, так, чтобы она могла прошептать ему на ухо: – Черт бы все это побрал!
Он посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом.
– О'кей, Иза. Я думаю, вы достаточно сильны, чтобы выслушать правду. Истина заключается в том, что никто ни в чем не может быть уверен. Ваш мозг сильно пострадал, иногда последствия сказываются очень долго. Какие-то воспоминания могут вообще не вернуться. Вы будете эмоционально возбудимой, раздражительной. Возможно – маловероятно, но возможно, – что у вас могут начаться эпилептические припадки, но это лечится. Какие-то участки мозга могли погибнуть, но человеческий мозг – самая потрясающая самонастраивающаяся система на свете и сумеет компенсировать все функции. Вы в прекрасной физической форме, выздоравливаете удивительно быстро. Я ничего не могу гарантировать, но, если бы вы были лошадью, я поставил бы на вас в «Гранд Нэшнл».
– Если бы я была лошадью, вы бы меня давно пристрелили.
– С вами все будет хорошо, – настаивал Уэзерап, смеясь ее шутке. – Отправляйтесь на Эверест. Рожайте еще десятерых детей. Только не делайте все это одновременно!
– У матерей иногда нет выбора, – ответила Иза, но депрессия отступила.
– Скажите мне, Иза… У меня к вам вопрос личного характера, если не возражаете? – сказал он с некоторым колебанием в голосе. – Я задавался им с того самого момента, как вас привезли. У вас заметный шрам… – Он внезапно смутился.
– Как раз здесь, на груди. – Изидора провела пальцами над левым соском.
– Мы должны были вас тщательно обследовать, вы же понимаете, – поспешил объяснить Уэзерап, считавший свою пациентку необыкновенно красивой женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85