«Какая „новая программа“?» — Урхарт мысленно выругался, — Мы же специально опубликовали такой вялый манифест, что дальше некуда, лишь бы он не вызывал никаких споров! Он постарался взять себя в руки и успокоиться, прежде чем ответить Коллинриджу.— А вы не думаете, что уменьшением голосов избиратели дают нам знать, что ожидают от нас ное-каких изменений?— Мысль интересная. Однако, Френсис, никакое другое правительство не было у власти так долго, как наше. Не хотелось бы казаться самодовольным, но вряд ли мы могли бы по-своему делать историю, если бы избиратели считали, что мы выдохлись. По-моему, результаты выборов показали, что они довольны нашей деятельностью, и я не замечаю никаких видимых признаков того, что они ждут от нас каких-то встрясок и перемен. К тому же, — подчеркнул он, — заслуживает внимания и другое соображение: поскольку большинство, которым мы располагаем, уменьшилось, не следует предпринимать ничего такого, что могло бы создать впечатление паники. Это как раз и могло бы быть неправильно истолковано партией и страной и послужить основанием для требования перемен, которые вас так беспокоят. Вспомните, в свое время Макмиллан, сняв с постов треть своих министров, этими паническими действиями сам довел кабинет до падения. Они назвали это тогда «ночью длинных ножей». В следующем году Макмиллан уже не был премьер-министром, и я не горю желанием повторить его ошибку. В общем, я за более уравновешенный, спокойный подход.С этими словами Коллинридж толчком отправил через стол к Урхарту лист бумаги, где были перечислены все двадцать два кабинетных поста и против наждого стояла фамилия.— Как видите, Френсис, я предлагаю вообще не менять состав кабинета. Надеюсь, что именно такое решение будет расценено как признан твердой воли и силы. У нас много дел, и мы должны показать, что намерены сразу же приняться за них.Урхарт тут же положил бумагу на стол, опасаясь, что дрожь в руке может выдать его чувства.— Если это то, чего вы хотите, премьер-министр, — сказал он, принимая официальный тон, — то должен заявить, что не уверен, как среагирует на это наша партия. Пока у меня не было достаточно времени, чтобы прозондировать настроения в партии после выборов.— Уверен, они одобрят мое решение. И потом мы предусмотрели целый ряд перестановок в надрах, занимающих тоже высокие, хотя и не министерские, должности. — Последовала еще заметная пауза. — Здесь я могу рассчитывать на вашу полную поддержку? — Урхарт уловил в его тоне скрытую насмешку.На этот раз пауза длилась немного дольше. Потом он как будто со стороны услышал свой собственный голос:— Конечно, премьер-министр!Урхарт понимал: он поставлен перед альтернативой — или поддержка, или самоубийство в виде немедленной отставки. Слова о поддержке он произнес автоматически, в них не было чувства. Офис Кнутов держал его, как тесные тюремные стены. И снова он почувствовал себя неуверенно в присутствии Коллинриджа, не зная, что тот может сказать и как реагировать на его слова. Во рту у него пересохло, когда он начал говорить, язык плохо слушался его.— Должен сказать, что я… думал и о том, не поменять ли работу и мне самому. В иной обстановке… с иными проблемами…— Френсис, — отеческим тоном обратился к нему премьер-министр, — если я передвину вас, то должен буду передвинуть и других, и тогда все повалится одно за другим. Вы нужны мне на вашем месте. Вы — отличный Главный Кнут и смогли проникнуть в сердце и душу нашей парламентской партии. Вы их прекрасно знаете, что крайне важно при нынешнем не столь надежном большинстве. Похоже, в следующие несколько лет нам придется пережить немало трудных денечков. Мне нужен Главный Кнут, способный справиться с ними. Мне нужны вы, Френсис. Вам так удается работа за кулисами! А на сцене пусть потрудятся другие.— Значит, вы уже приняли решение, — Урхарт постарался, чтобы это прозвучало как констатация факта, а не упрек, каким он был на самом деле.— Да, принял, — подтвердил премьер-министр, — и весьма рад, что могу рассчитывать на ваше понимание и поддержку.Почти физически Урхарт почувствовал, как за ним захлопнулась дверь тюремной камеры. Он поблагодарил премьер-министра, бросил мрачный взгляд на председателя партии и вышел. За все время Уильямс не проронил ни слова.Он покинул здание через цокольный этаж, коридор которого вывел его к двери во двор — к старинному теннисному корту тюдоровской эпохи. Через него он попал к зданию кабинета министров и затем на Уайтхолл, ускользнув от нетерпеливой толпы корреспондентов. Он не мог сейчас встретиться с ними. Оставалось попросить дежурного охранника вызвать по телефону его машину к подъезду этого дома.Уже добрых четверть часа потрепанный «БМВ» торчал у этого дома на Кембридж-стрит. Сиденье его было завалено скомканными газетами и пустыми панетами из-под булочек и бутербродов. В этом хаосе, нервно покусывая губу, сидела Матти Сторин. Официальное заявление по поводу перестановок в правительстве, поступившее с Даунинг-стрит, вызвало в редакциях нескончаемые дискуссии на тему: свидетельствует ли оно о смелости и уме премьер-министра или о его нервном срыве? Требовалось выслушать точку зрения тех, кто принимал это решение. Уильямс, как всегда красноречивый, полностью поддерживал все, что говорилось в сообщении, а телефон Урхарта молчал.После работы Матти решила проехать мимо лондонского дома Урхарта, находившегося в каких-нибудь десяти минутах езды от палаты общин. Она ожидала увидеть темные окна пустого дома, но, к своему изумлению, обнаружила, что там повсюду горел свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19