Он прекратил думать о ней, потому что начал чувствовать ее.
Он опомнился только у фургона Мэгги и уселся на верхнюю ступеньку.
— Черт возьми! Чтобы со мной происходило такое! В моем-то возрасте! — воскликнул он, обращаясь к своему верному спутнику.
Лео поставил передние лапы на ступеньку ниже и положил морду на колени Гедеону.
— Ву-у-у-у, — пробормотал он в ответ. Гедеон поскреб у кота за ухом.
— Она стала скрытнее, Лео. Она сказала, что любит меня, а потом просто закрыла дверь где-то внутри. Как же мне теперь открыть ее снова?
Лео поднял морду и сказал что-то настойчиво и довольно длинно.
Гедеон еще оставался рационально мыслящим человеком, несмотря на то, что теперь был занят собственными эмоциями. В большинстве случаев он верил в рациональные вещи. Часть его сознания твердо настаивала — человек не может понимать того, что говорит кот, даже если кот говорит что-то разумное и к месту.
Все это было очень спорно.
Но так или иначе в течение длинного монолога Лео Гедеон понял, что теперь должен делать. Он убедил себя, что это решение сформулировалось раньше. Конечно же, ничего не поделать с кошачьей мудростью, но, когда кот замолчал и посмотрел на него в ожидании, Гедеон тем не менее потрепал его по голове.
— Спасибо, друг.
Не было никакого вреда в том, чтобы оставить место для возможностей.
Гедеон ждал. День для него тянулся очень медленно. Он наблюдал за Мэгги, иногда перебрасывался с ней словом-другим об обыденных, ничего не значащих вещах. Она была занята, помогая Саре шить новый клоунский наряд для Ламонта, потратила пару часов с тремя мальчиками, занимаясь с ними чтением, склеивала разбитый чайник, который чуть не стал причиной слез Малколма.
Гедеон видел, как облегченно она вздохнула, когда, тщательно обыскивая вместе с Ламонтом фургон Джаспера, они обнаружили кое-как нацарапанную записку, лежащую под подушкой, которая сообщала, что Джаспер отправился навестить семью и присоединится к ним несколько позже.
— Это его почерк, — сказала Мэгги Гедеону, пробегая глазами записку. — Это должно всех успокоить.
Гедеон не знал, что сказать по этому поводу, но понимал, что теперь у них не остается другого выхода, кроме как принять все, как есть, по крайней мере, в первое время.
Он ждал. Мэгги села на верхнюю ступеньку своего фургона и начала расчесывать свои длинные светлые волосы, высушенные после душа, который приняла под вечер. Ему захотелось подойти к ней, взять расческу и сделать это для нее. Для себя. Но вокруг были люди.
Все время вокруг люди.
Уже была полночь, когда он выбрался из своей палатки и обнаружил Лео, насторожившего свои круглые уши и глядевшего на него с любопытством. Лагерь был спокоен, только ночные звуки нарушали тишину. Ярко светила луна, и Гедеон не заметил никаких признаков движения вокруг.
— Ву-у-у-у? — пробормотал Лео.
— На спальном мешке, но только не внутри, — строго сказал Гедеон. Все
его внимание было обращено на фургон Мэгги.
Он придержал клапан палатки, пока Лео не скользнул внутрь, затем опустил его и направился к фургону. Он тихонько постучал в дверь.
— Мэгги.
Внутри стояла тишина.
— Мэгги, я знаю, что ты не спишь. Через мгновение раздались негромкие звуки, и полоска света пробилась между дверью и порогом.
Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь
Как зеркало, точь-в-точь,
Что очень странно — ведь тогда
Была глухая ночь.
Глава седьмая
Гедеон вошел в фургон и закрыл за собой дверь. Лампа у постели Мэгги горела неярко, фитиль прикручен, но комната была столь мала, что казалась просто залитой светом. Мэгги сидела на кровати под одеялом, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Так как она не вставала, он подумал, что на ней, возможно, одета одна лишь тенниска, а ниже больше ничего нет.
— Уже поздно, — сказала она.
Он прошел небольшое расстояние между дверью и кроватью и присел на краешек, неотрывно глядя на нее.
— Я надеюсь, что еще не слишком поздно. Ты любишь меня, Мэгги?
Ее ресницы дрогнули, будто она собиралась отвести взгляд, но не нашла сил.
— Да.
— Я не верю тебе, — сказал он мягко. Мэгги молчала, выдерживая паузу, но это простое утверждение сильнее разрушало ее контроль над собой, чем что-либо другое. Она была влюблена, но старалась не говорить об этом, сдерживая себя, чтобы не захлестнуть Гедеона крутой, необузданной силой своих эмоций. И вот он сидит здесь с холодными глазами и каменным выражением лица и называет ее лгуньей.
Она не могла вынести это, не могла попытаться пропустить это мимо ушей, чтобы выиграть время и успокоиться. Он не позволит ей это сделать, а волнение давило изнутри, как нечто живое…
«Прикоснись ко мне, нет, не делай этого… Уходи. Но если ты уйдешь, ты вернешься? Я не знаю, чего ты хочешь… Неужели это и есть безумие? Мне это не нравится, совсем не нравится, по крайней мере, держать это внутри. Не давай мне выпустить это наружу, будет еще хуже, если это вырвется. Я не вынесу, если это вырвется, а ты не захочешь это принять»…
— Я не могу заставить тебя поверить, — она была потрясена.
— Разве? — его голос оставался ровным. — Я хочу увидеть это, Мэгги. Все, что ты сделала — это просто произнесла слова. Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что слова — это все, что у тебя есть. Ты очень хорошо отражаешь эмоции, совсем, как зеркало, и я был очарован. Или дитя, сидящее во мне, я полагаю. Все дети заинтригованы зеркалом. Их воображение занимает вопрос: а что там, по ту сторону?
— Прекрати, — вымолвила она. Он проигнорировал ее реплику.
— Но я вырос, Мэгги. Я знаю, как выглядит обратная сторона зеркала, она темная и тусклая, никакой тайны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50