Моя сестра, по его словам, до самого конца докладывала ему о моей жизни. Что еще ему нужно?— Поговорите со мной, — настаивает М.Я по-прежнему молчу, недовольная тем оборотом, который принимает беседа. Мы пробегаем мимо растущих вдоль шоссе высоких деревьев — старых, с изломанными ветром сучьями. В сером свете раннего утра они похожи на стоящие вдоль дороги призраки.— Расскажите мне о мужчинах в вашей жизни, — вновь вызывает меня на откровенность М. — Фрэнни говорила, что вы к ним равнодушны, что у вас было много любовников, но ни одного серьезного увлечения. Правда, она не находила в этом ничего странного, так как считала вас сильной, мужественной, чересчур независимой, чтобы в чем-то полагаться на мужчину. Фрэнни завидовала вам и мечтала о собственном друге; хотя она не разделяла ваше чересчур легкое отношение к мужчинам, но и не осуждала его. — Повернувшись ко мне, М. самодовольно ухмыляется: — Вы были для нее феминисткой, независимой личностью — это вызывало у нее восхищение.Он молча пробегает несколько шагов, затем продолжает:— Ваша сестра не обладала большой проницательностью. Думаю, восхищение в этом случае неоправданно, и для вашей неприступности существует другая причина, о которой она не догадывалась. Скажите мне: какая?— Никакой другой причины нет. И с моим новым другом я очень близка.— Вполне естественно — потеряв сестру, вы обращаетесь к кому-то за утешением. Но долго это не продлится.Я чувствую, как во мне закипает гнев.— Вы ничего не знаете обо мне, — говорю я, — как и о моем друге.— Забудьте о нем, он не представляет для меня интереса. Я хочу знать, почему вы ни разу не любили.Я качаю головой.— У меня было много любовников.— Но вы никогда не любили, — настаивает он.— Зато сейчас люблю.М. окидывает меня холодным взглядом.— Ладно, пусть сейчас вы влюблены — впервые, в тридцать пять лет. Это немного странно, не находите?— Нет, не странно. Просто я долго не могла встретить подходящего мужчину.— Вы лжете. Дело не только в этом.— Я была занята своей карьерой, а до этого учебой в колледже — вот почему у меня не было ни времени, ни желания вступать в длительные отношения.М. некоторое время хранит молчание, затем серьезно смотрит на меня.— А теперь выкладывайте истинную причину, — говорит он.Я никак не реагирую, хотя ответ мне известен — у меня было много времени, чтобы как следует подумать. Но М. последний, с кем мне хочется разговаривать на эту тему.Мы поворачиваем на Монтгомери-стрит. М., так и не дождавшись моего признания, говорит:— Фрэнни отчаянно хотела быть любимой, но пока я не подвернулся, у нее никого не было. У вас было много любовников, но вы не позволяли себе ни с кем по-настоящему сблизиться. Сейчас нетрудно это отрицать, но вы с ней — две стороны одной монеты и похожи друг на друга больше, чем можете себе представить.Я улыбаюсь про себя: не было на свете двух менее похожих друг на друга женщин, чем мы с Фрэнни. Он допустил грубый промах и даже не подозревает об этом: думает, что поймал меня на крючок.— Возможно, я старалась не сближаться со своими любовниками потому, что просто хотела развлечься — так, смеху ради.— Возможно, — кивает он, — но я в этом сомневаюсь. Вы таите от меня правду, Нора.Мимо проезжает велосипедист в синих шортах и белой майке. Мы снова на том месте, откуда начали путешествие, — на углу Монтгомери и Росарио. М. останавливается, вслед за ним останавливается Рамо. Пес тяжело дышит, розовый язык вываливается у него изо рта.Уперевшись руками в бедра, я с вызовом смотрю на М.— Вам незачем что-либо обо мне знать, да, собственно, и знать-то нечего.Моя рубашка насквозь промокла, капли пота стекают по лбу; М. же выглядит так, словно и не бегал.Я смотрю на дорогу. С этого места видны фасад моего дома и на обочине черный «кадиллак» Фрэнни. Он стоит там с момента ее смерти, так что аккумуляторы полностью разрядились и машина больше не на ходу. Я не могу себя заставить на ней ездить, но не могу и продать. Сначала соседей раздражали ее размеры и ее уродство, но когда они узнали, что машина принадлежала моей сестре, жалобы прекратились. Теперь мы — все проживающие в этом квартале — делаем вид, что ее вовсе не существует. Машина остается здесь как печальное воспоминание, от которого не удается избавиться.— Вы ничего не рассказали мне о Фрэнни, — говорю я. — Она умела разговаривать с вами и хорошо работала губами — что с того? Я хочу знать то, о чем она не написала в своем дневнике.— Вы это узнаете в свое время, — отвечает М. — Вы узнаете даже больше, чем хотите узнать.Он поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за руку.— Сейчас! — В моем голосе звучит непреклонность. — Прямо сейчас.М. отстраняет мою руку.— Любопытство кошку не уморит Перефразированная английская пословица «Любопытство и кошку уморит» — аналогичная русской «Много будешь знать — скоро состаришься».

, а вот упрямство может и убить. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам лучше это сделать.У меня перехватывает дыхание. Так вот за что он ее убил! Но в чем она упрямилась? Холодная волна страха пробегает по моему телу.— И что все это значит? — спрашиваю я.М. только улыбается в ответ и вместе с Рамо удаляется по Монтгомери-стрит. Глава 10 На углу Восьмой улицы и Поул-лайн-стрит за высокой живой изгородью находится кладбище Дэвиса. Оно расположено в укромном месте, словно семейная тайна, которую не выставляют напоказ.Я въезжаю в ворота и по извилистой асфальтовой дорожке еду к могиле Фрэнни. Асфальт черный, так как положен совсем недавно. Кладбище Дэвиса не похоже на древние погосты с треснувшими надгробными камнями, неухоженными дорожками и сбившимися в кучу грязными могилами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111