— Умерьте пафос, милостивый государь, — скривился министр. — Наипервейшее дело женщины — быть верной женой и рожать детей, а не пускаться в авантюры. Этим она принесет России большую пользу, чем хождением в Абиссинию.— К сожалению, у меня нет детей, ваше высокопревосходительство. Я рано осталась вдовой.— Простите, — буркнул Гире.Настал благоприятный момент для осуществления миссии, ради которой я вызвалась сопровождать Аршинова.— Ваше высокопревосходительство! — воскликнула я, вынимая бумаги из сумочки. — Посмотрите, вот бумаги, свидетельствующие о том, что я не самозванка, а действительно вдова члена Императорского Русского географического общества!Привстав, я протянула бумаги Гирсу. Он машинально взял их и принялся перелистывать. Увидев рисунок, министр замер. Пауза продолжалась не более нескольких секунд. Гире поднял голову, пристально посмотрел на меня и сухо сказал, возвращая бумаги:— К сожалению, господа, министерство иностранных дел не видит надобности в финансировании экспедиции в Абиссинию. Личный совет: откажитесь от этой безумной и пустой идеи. Займитесь более плодотворным и полезным начинанием. Всего наилучшего, не смею задерживать. — 1йрс вызвал секретаря. — Проводите!Он резко встал и выпрямился, мы поднялись тоже. Секретарь стоял у двери и выжидающе смотрел на нас. Пришлось уйти несолоно хлебавши.Когда роскошный отель «Лувр-Конкорд» остался позади, Аршинов посмотрел на меня и горько произнес:— Вот так разбиваются мечты, Полина. Зря я приехал в Париж…В его словах мне почудилось: «Зря я взял тебя с собой…» Он был так трогателен и нелеп в своем узком чесучовом костюме и шляпе…— Николай Иванович, выслушайте меня и не перебивайте, — сказала я. — Хочу задать вам один вопрос: о какой сумме идет речь? Сколько нужно, чтобы снарядить корабль в Абиссинию?— Очень большие деньги. Около восьмидесяти или даже ста тысяч рублей.— Я дам вам сто тысяч на экспедицию.— Вы смеетесь надо мной, Аполлинария Лазаревна! Оставьте! Откуда у вас такие деньги? Да если бы и были, я все равно не взял бы их у вас.Он снял шляпу, достал из кармана платок и вытер лоб.— Николай Иванович, дорогой мой, поверьте, я богатая женщина. У меня тетка умерла и приказала на ее деньги путешествие снарядить. А если я ее волю не выполню, то через пять лет лишусь наследства. Время идет, тетушка три года как почила в Бозе, а я еще никуда не ездила. — Я взяла Аршинова под руку. — И не надо на меня смотреть с таким недоумением, вы не спите, и я вам не снюсь. Я вас подвела, попросив взять с собой к министру, а там влезла и все напортила. Вот и расплачусь как смогу. Мне это совершенно не трудно.Аршинов смотрел на меня, будто впал в столбняк.— Вы это серьезно говорите? — наконец спросил он, придя в себя.— Конечно. Кто же такими вещами шутит?— Аполлинария Лазаревна! Полина! Вы себе не представляете, что вы для меня делаете! — вскричал Аршинов. Ноги его подкосились, он упал на колени и схватил меня за обе руки. Несколько человек с любопытством наблюдали эту сцену. Наверняка они были уверены, что пылкий русский объясняется в любви даме сердца. — Да я готов вам ноги целовать, спасительнице! И не только я, а целая община казаков с чадами и домочадцами, что дожидаются моего возвращения с деньгами от министра. Спасибо вам! Корабль снарядим, все самое необходимое закупим! Досок, утвари, скобяного товару. Полный отчет дам, уж вы не сомневайтесь!— Ну, полно, полно, Николай Иванович, — ответила я, отнимая руки, которые он покрывал поцелуями, — не стоит благодарности. Ведь не для себя просите, для общества и отечества ради. А это дорогого стоит. Переедут ваши казаки на вольные хлеба, авось и меня вспомнят добрым словом. Махните кучеру, мне домой пора.Уже садясь в фиакр, я обратила внимание, что на тротуаре стоит и пристально смотрит в нашу сторону молодой секретарь с прилизанными волосами… *** Одна мысль, засевшая глубоко в мозгу, не давала мне покоя. Я помнила Андрея молодым здоровым человеком с гладкой кожей и прекрасным цветом лица. Его светлая бородка никогда не кололась, а руки были мягкими и нежными, как у девушки, несмотря на то, что он работал у отца в мастерской и ему частенько приходилось браться за пилу и рубанок.Почему произошла такая страшная метаморфоза? Почему художники, у которых наметанный глаз, считали Андрея пожилым человеком? Откуда эти страшные борозды, рассекшие его лицо, которое я совсем недавно покрывала поцелуями? Может, он пристрастился к абсенту, как тот старик, пациент доктора Бланша?Мне захотелось немедленно выяснить эту загадку, и я внезапно изменила свое решение ехать домой.— Николай Иванович, прикажите кучеру отвезти меня в полицейское управление, — попросила я Аршинова.— Зачем вам, Полина? Поезжайте домой, отдохните, а то на вас лица нет — все думаете о чем-то. Неужели хотите сами изловить убийцу?— Прошу вас, прикажите кучеру, — повторила я. Мне не хотелось открывать Николаю Ивановичу свои подозрения. Еще, глядишь, увяжется за мной.— Все расследуете, — вздохнул он, но просьбу выполнил.Через четверть часа мы подъехали к Сюртэ.— Вас проводить?— Спасибо, не надо. Не ждите меня, Николай Иванович, я вернусь сама. Всего наилучшего!Войдя в полицейское управление, я попросила провести меня в кабинет господина Бертильона.«Великий измеритель» стоял, склонившись над конторкой, и вертел в руках тот самый деревянный циркуль, с которым я видела его в прошлый раз.— Добрый день, мсье Бертильон, — сказала я. — Вы меня помните?Он прищурился.— Если вы дадите измерить себя по четырнадцати признакам и я сравню данные с картотекой, то, вполне вероятно, смогу вас идентифицировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91