— Я… просто я никогда не уезжала так далеко от дома… А потом услышала про эти ужасные вещи… Тут у вас…— Вы были знакомы? — спросила я. — С Винус и Фрости?— Еще бы. Мы были подругами. Но я их не видела в последние месяцы, и вот теперь… услыхала…Она зарыдала с новой силой. Эта каланча была единственным человеком из тех, кого я знала, кто так искренне сокрушался по поводу смерти двух артисток.— Ты не знала об этом до приезда сюда? — удивилась я.Она замотала головой:— Да нет же! Барри ничего мне не говорил. Наверное, не хотел огорчать, а новости я не слушаю и не читаю. Хороших ведь никогда не бывает. Зачем лишний раз переживать? Я такая чувствительная. Барри говорит, я думаю не головой, а своими чувствами. И он прав: я ведь артистка. У настоящих артистов так и должно быть, верно?Я не стала вступать в дискуссию по этому поводу, а вместо этого обняла Кенди за талию и сказала:— Может, когда начнешь сейчас танцевать, то сможешь передать в танце свои чувства и тебе станет легче?— Да, конечно, — согласилась она, — я тоже так считаю.Она через силу улыбнулась и от этого стала еще симпатичнее.— Попробуй сделать так, Кенди, — повторила я. — И тогда твое выступление, возможно, станет как бы памятью о них.Она улыбнулась еще шире и тряхнула копной своих роскошных волос.— Как ты хорошо это сказала, Кьяра. Я именно так и сделаю. Знаешь, ты похожа на одну мою напарницу в Атланте, мы вместе танцевали. А потом она ушла. Она была очень хорошая.Я тоже собралась уже уйти из комнаты, а потому сказала:— Что ж, с нашей работы многие уходят. Не всем она под силу.Но ответ Кенди задержал меня и заставил вздрогнуть:— Ты не так поняла, Кьяра. Она совсем ушла. Ее тоже убили. И никто о ней толком даже не вспомнил.— У нас здесь тоже так, — сказала я, понимая, что этим не утешу ее, но не желая врать, будто бы в Панама-Сити мы так уж незыблемо храним память о погибших.— Это уж точно, — подтвердила одна из девушек, и остальные бурно согласились с ней.Кенди распрямилась, вздернула подбородок.— Когда мне начинать? — спросила она.Я взглянула на стоявшего у дверей Винсента и сказала:— Чем скорее, тем лучше. Народу сейчас полно, нас только что едва не взорвали, и всем хочется развеяться. Твое выступление будет в жилу.Босс кивнул, приветствуя, как я поняла, мою систему общения и воспитания.— Хорошо, — сказала Кенди, — буду готова через десять минут.— Девчонки! — обратилась я к остальным танцовщицам. — Давайте сделаем все в лучшем виде! Чтобы девушки из других клубов узнали, как мы смело и мужественно переносим все напасти и не сдаемся ни перед какими бедами! И что нас никому не запугать!..Моя почти предвыборная речь была выслушана с вниманием и заслужила полное одобрение. Хотя всем было бы куда проще и понятнее, если бы я сказала коротко и веско: “Сестренки, давайте вместе выбираться из дерьма, в которое угодили!.. ”В общем, девушки бросились к своим шкафчикам, чтобы найти подходящие наряды, и я им посоветовала, чтобы в них, в нарядах то есть, преобладали два цвета — черный и красный. Траурные.Для Кенди у нас, конечно, не было ничего подходящего по размеру, даже если ей было бы нужно, но она принялась рыться в своем чемоданище и вытащила оттуда шмат красной материи и черную головную повязку.Однако, несмотря ни на что, слезы не просыхали в ее глазах.Совместными усилиями — помогали нам и режиссер, и наша диджейка, и даже Винсент, опустошивший какие-то свои костюмные загашники, — мы сумели создать шикарную красно-черную команду. Даже все чулки и все каблуки туфель были черными, а все подвязки и все головные уборы красными. В центре этой команды возвышалась — и еще как! — заплаканная Кенди в крошечном красном платье, которое выглядело на ней как купальный костюм.— Готовы? — спросила я. Все выдохнули: да!— Помни мой совет, Кенди, — напутствовала я ее, — и закрой, пожалуйста, свой водопроводный кран.Она кивнула, и я видела: малышка честно борется с новым приступом слез.Взяв микрофон из рук режиссера, я вышла на сцену под приглушенную печальную мелодию.— Джентльмены! — произнесла я и дождалась, пока шум окончательно затих. — В нашем клубе существует незыблемое правило отдавать дань памяти тем, кто раньше нас ушел из этой юдоли скорби в мир иной, в мир, где всегда светло и спокойно…Мужчины ерзали на своих местах, поскольку немного необычным казалось им сочетание благочестивых слов и нарядов, в которых мы приготовились исполнять экзотические (назовем их так) танцы. Да, это было нашим зрителям в новинку, но кто сказал, что нужно вечно придерживаться рутины? Как же тогда развиваться искусству? И науке тоже…Нет, последних слов я не говорила, не думайте, а, сделав паузу, добавила:— На этой неделе мы потеряли двух танцовщиц. Убийца до сих пор не пойман. Иные женщины давно бы разбежались в страхе, но только не мы. В нашем клубе ведут себя по-другому. И вот мы Здесь, перед вами…Возгласы одобрения последовали с двух сторон — со сцены и из зала. Я наклонилась и взяла с подноса у проходившей возле эстрады официантки бокал с коктейлем “Дикая индейка”.— Не думайте, — продолжала я, — будто мы хоть на минуту сомневаемся в том, что наша подруга Марла не имеет к этим ужасным событиям никакого отношения. Мы уверены, она ни в чем не виновна. И знаем, что это сделал другой человек…Произнося последние слова, я с бокалом в руке наклонилась в сторону зала, как бы выискивая преступника в толпе зрителей; мне даже показалось, что некоторые отшатнулись в испуге.Подняв повыше бокал, я провозгласила:— Итак, за смелых девушек, артисток нашего клуба! — И под раздавшиеся приветственные крики повторила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78