— возмутился Лабух. — Нельзя же человека заставлять играть и день и ночь!
— Да, это действительно нелегко, — согласилась тетушка Эльза, — но если присмотреться повнимательней, то окажется, что большинство порядочных людей именно так и живут. Просто не каждому дано родиться органистом, поэтому им и кажется, что они свободны.
— Может быть, ваш Йохан потешится немного и вернется? — предположил Лабух. — В конце концов, каждому человеку полагается отпуск.
— Вот-вот, — поджала губки старушка, — он так и сказал, ухожу, говорит, в отпуск. На месяц. Представляете? Месяц без свежего хлеба, месяц без сладких снов, целый месяц хаоса. А потом, вдруг через этот месяц горожане не захотят жить по нотам? Что тогда будет? Такого не случалось со времен Великого Йохана...
Тут старушка замолчала, видимо, до времен Великого Йохана все-таки происходило нечто подобное, но рассказывать об этом не входило в планы умной Эльзы.
— А куда вы деваете уже проигранные ноты? — спросил Лабух. — И что будете делать, когда ноты закончатся?
— Сжигаем, — просто сказала тетушка Эльза. — А когда ноты закончатся, тут и наступит конец света.
— Ну, и чем я могу вам помочь? — Лабух вздохнул, понимая, что теперь ему никак не отвертеться. Вот она, плата за кофе!
— Да ничего особенного от вас не требуется. Просто пойдите на площадь и уговорите этого несчастного инсургента вернуться в собор. Кстати, — сообщила старушка, увидев, что Лабух направляется к подоконнику, — выходить все-таки удобнее через дверь. И помните, самое главное — отобрать у него эту проклятую шарманку. Ах, почему я не сломала ее, когда была такая возможность!
— Так что же такого в старой шарманке? — удивился Лабух.
— Говорят, что Великий Йохан, а он в молодости был порядочный сумасброд, спрятал в шарманке нечто ужасное. Нечто такое, что заставляет людей забыть обо всем и делать так, как прикажет шарманщик. Потом Йохан одумался и стал городским органистом. Ну, чего же вы ждете, молодой человек? Ступайте!
Черная Шер улыбнулась напоследок умной тетушке Эльзе зелеными глазами и заняла свое привычное место на Лабуховом плече.
Выходя из комнатки, Лабух подумал, что легенда о хабуше, владеющем Истинным плачем, имеет под собой совершенно реальные основания. Только было все гораздо проще. Бродячий шарманщик был не только гениальным музыкантом, но и механиком тоже. Он не только сочинил Истинный Плач, но и ухитрился упрятать его в шарманку, с которой странствовал по белу свету до тех пор, пока не собрал достаточно денег, чтобы превратить свой родной хутор в небольшой уютный городок.
За нотной библиотекой оказалась целая анфилада комнат, стены которых были увешаны потемневшими от времени картинами, изображавшими чинных бюргеров и бюргерш в церемонных позах. На полу громоздились горы паркетных шашек, стояли какие-то ведра, в некоторых комнатах стены серо сияли свежей штукатуркой. Похоже, в здании затевался ремонт. Бюргеры и бюргерши взирали с портретов на временный беспорядок с хозяйственным неодобрением. Большие двухстворчатые двери в конце анфилады были заперты на замок, но Лабух отыскал почти неприметную маленькую темную дверцу и открыл ее. За дверцей находилась чугунная винтовая лестница, круто уходящая вниз. Спустившись по ней, Лабух отворил еще одну дверь и оказался, наконец, на Домской площади.
Над площадью, расположившейся между лапами-пристройками старинного собора, разносились слегка гнусавые, астматические звуки играющей шарманки. Наверное, именно они, эти изжелта-зеленоватые звуки покрыли патиной бронзовые фигуры тихо бормочущего фонтана в центре площади. Кажется, эти фигуры представляли собой аллегории городских ремесел, во всяком случае, Лабух точно узнал кузнеца у наковальни, булочника с круглым хлебом в руках, могильщика с лопатой... В центре фонтана располагалась сидящая на скамейке фигура, положившая длиннопалые руки на клавиши органного пульта. Струи воды, вырывавшиеся из бронзовых органных труб, изгибались красивыми перьями и орошали статуи горожан. В противоположной стороне площади, там, где был небольшой скверик, стояла группка людей, чем-то похожих на бронзовых фонтанных истуканов, но, в отличие от последних, безусловно, живых. В центре стоял немолодой, потешно одетый человек, истово вращающий ручку громадной старой шарманки. У ног шарманщика, на расстеленном на брусчатке клетчатом носовом платке возвышалась внушительная кучка монет. Время от времени в толпе, окружавшей Йохана, происходило движение, и к кучке с тяжелым звяканьем прибавлялась еще монетка. Вершина кучки состояла преимущественно из медных монеток, средняя часть из серебра, а основание — из тяжелых золотых кругляшей. Видимо, наличные деньги у слушателей заканчивались, потому что звяканье раздавалось все реже и реже.
Лабуху до сей поры не доводилось ни видеть шарманщиков, ни слышать их игру, поэтому он решил отложить подробный осмотр исторического фонтана и присоединиться к небольшой толпе, окружавшей мятежного органиста Йохана.
Гитарист втиснулся между толстой теткой в чепце и переднике и прыщавым юнцом, обряженным в невообразимые облегающие штаны нежно-яблоневого цвета, и стал смотреть и слушать.
На породистом, бледном от постоянного пребывания в полумраке собора лице шарманщика разливалось неземное блаженство. Такое лицо бывает у человека, добравшегося наконец до места назначения и, вдобавок, совершенно бесплатно получившего там кружку пива. Такое лицо бывает у человека, освободившего свои усталые ступни от тесных парадных ботинок, у человека счастливого, у человека балдеющего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109