«Вот, значит, как, — подумал Лабух и добавил звука, пытаясь прорваться сквозь пыльные драпировки зала наружу, — ну что же, попробуем поискать на воле!»
Они начали «The Great Gig In The Sky» из «The Dark Side Of The Moon» «Pink Floyd», и голос Мышонка взлетел над космической глухотой зала, повторяя неистовый полет Дэвида Гилмора, вырвался наружу и вновь устремился к Земле. «Загадай желание... скорей, загадай желание!» И Лабух почувствовал, как там, за забором, за рядами колючей проволоки, отделяющей «ящик» от остального мира, на позициях ченчеров, словно танковые башни с вырванными орудиями, повернулись бронированные приплюснутые головы, распахивая бронепленки, защищающие слуховые каналы. Как ченчеры услышали и замерли. А на немногочисленных островках суши на Гнилой Свалке так же замерли сливы, еще не понимая, что происходит.
— Не стреляй, Болт, — сказал Ржавый, — не стреляй, не видишь, слушают!
Матерый металлист на вершине Ржавого Члена отложил бас-базуку и ответил:
— Что я, дурак, что ли, в людей-то стрелять?
В зале что-то изменилось. Казалось, тревожное закатное солнце пробилось сквозь глухие занавеси. Люди почувствовали, что там, на границе их страшненького в сущности, но такого привычного, защищенного мирка, что-то происходит. Мирок перестал быть защищенным. Это происходило постепенно, но все же случилось внезапно и неожиданно. Так кусок металла, нагреваясь, меняет цвет, но сохраняет форму до самого момента плавления, когда он из куска становится подвижной раскаленной каплей. Стенки «ящика» вдруг перестали существовать. Ченчеры еще не ушли с позиций, но уже не охраняли ни «ящик», ни его обитателей.
И тут среди филириков началась паника. Не та, когда отчаянно визжащие существа, потеряв человеческий облик, бросаются спасать собственные шкуры, нет, это была тихая и какая-то горестная паника. Последние аккорды достигли слуховых перепонок ченчеров и сливов, воротились измененными, и эта отраженная волна всколыхнула зал. Люди молча и обреченно вставали с мест и замирали, не зная, куда им идти, словно и не существовало обжитых уютных коттеджей, ухоженных газонов, словно все, к чему они привыкли за долгие годы, мигом перестало быть. Один только Дромадер-Мария так и остался сидеть на своем месте, то ли ему было все равно, то ли дела и чувства человеческие давно перестали его касаться, а может быть, его собственный мирок был настолько надежно защищен старостью, что ничто извне уже не могло в него проникнуть. Ничто, кроме смерти.
Первым опомнился комендант. Он протолкался к сцене и хорошо поставленным командирским голосом приказал: «Прекратить панику. Очистить проходы. Женщины и дети выходят первыми».
«Молодец, дедуля! — с симпатией подумал Лабух. — Хотя ничего страшного, собственно говоря, не случилось, но люди испуганы, кто-то должен сказать им, что делать дальше».
— Что это с ними? Что вы наделали! — растерянно восклицал бегающий туда-сюда по сцене мистер Фриман. — Я полагал, что вы подарите им чуть-чуть свободы, немного, всего на один вдох, а вы...
— А это и есть свобода. — Мышонок нежно погладил боевой бас. — Страшная, скажу я вам, штука, если без привычки. А главное — ее не бывает чуть-чуть.
Рядом с боевыми музыкантами мистер Фриман чувствовал себя уверенней, да и природная практичность сыграла свою роль, поэтому он довольно быстро оправился от первого шока и почти спокойно сказал: «Ну что, посмотрим, какая она, эта свобода, и с чем она вкуснее всего».
Большинство филириков уже покинуло зал, только в первом ряду тихо дремал брошенный охраной бессменный директор «ящика». Старушка-жена, так и не выпустившая из рук дурацкий портфель, пыталась разбудить его, повторяя: «проснись, Дремочка, пойдем домой...»
— Помогли бы старику, — не выдержал Чапа, — а то так здесь и останется.
— В самом деле! — воскликнул мистер Фриман. — Он ведь по-прежнему директор, никто его с должности не снимал. Пойду помогу.
Внезапно на улице закричали.
Это был просто крик, многоголосый крик без слов. Потом Лабух разобрал отдельные фразы и ужаснулся.
— Ченчеры возвращаются!
— Ченчеры идут!
— Ченчеры...
Музыканты включили боевой режим и бросились к выходу.
Ченчеры возвращались. Они вступали в городок аккуратной колонной, держа строй и даже пытаясь печатать шаг плоскими ступнями, как полагается дисциплинированным солдатам. Впереди шагал ченчер-сержант, выделяющийся своими внушительными габаритами и почти человеческой выправкой. Карабин за его плечами выглядел несерьезной игрушкой, данью традиции. Ясно было, что для того, чтобы расправиться с противником, сержанту не нужно было никакое оружие.
Ченчеры промаршировали по мирным улочкам городка, ступили на плац и выстроились на нем, образовав ровную шеренгу. Сержант, видимо, отдавал какие-то команды, потому что действия ченчеров были на диво слаженными, но команд этих не было слышно. Скорее всего, слова были ченчерам просто не нужны.
Несмотря на страх перед ченчерами, обыватели и не думали разбегаться по домам. Болезненное любопытство, подогреваемое чувством опасности, заставило их столпиться у невысокого барьера, обрамляющего аккуратно расчерченную асфальтовую площадку.
Ченчеры чего-то ждали. По неслышной команде сержанта встали «вольно», не нарушая, однако, строя. Потом сержант подобрался, повернулся к строю ченчеров и что-то прокаркал.
— Ага, они все-таки разговаривают, — отметил Лабух, перебрасывая гитару на грудь и нащупывая спусковой крючок.
Строй мгновенно выровнялся, взяв смешные игрушечные карабины «на караул».
По асфальту плаца, неторопливо, как и полагается командиру, прямо к строю ченчеров шел комендант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109