— После смерти отца она очень сдала… Наверное, сердце.
— Съезди, — сказал Юкинага. — Твоя родина ведь на Кансае. Аэропорт Ханэда открыли…
— Билет на самолет достать невозможно, — Наката протянул руку к телефонной трубке. — Из Ацуги в Итами ежедневно отправляется транспортный самолет сил самообороны. На нем и лети.
— На вулкане Фудзи объявлено чрезвычайное положение, — сказал побледневший Куниэда. — На отдельных участках начались выбросы пара. С метеостанции на горе все эвакуировались, осталось только несколько человек на чрезвычайный случай.
— Отсюда, наверное, не увидеть извержения? — старик засмеялся. — А вот извержение Комагатакэ или другой вершины Хаконэ было бы видно.
— Три автомобиля стоят наготове. Очень прошу вас — вернитесь в Токио. Премьер строго-настрого приказал привезти вас. Представить себе трудно, что будет, если с вами что-либо случится…
— Не бойся, я пока не собираюсь умирать, — усмехнулся старик. — В течение двух-трех дней ничего не произойдет. Я это чувствую. Да и материалы сегодня к вечеру должны быть готовы.
— Да разве кто-нибудь работает?! — раздраженно воскликнул Куниэда. — Они только и знают целыми днями прогуливаться да прохлаждаться…
— Ну да, ходят, бродят, обдумывают… — старик окинул взглядом Куниэду. — Это-то меня и беспокоит. Последние трое суток совсем не спали. Так и организм не выдержит…
«Они» — так в этом доме называли группу ученых из Киото. Кроме Фукухары в нее входили бледный, плосколицый, неопределенного возраста человек, одетый в обычное кимоно, но сильно смахивающий на буддийского монаха, и совершенно седой, пожилой мужчина. Из штаба им придали трех помощников для сбора материалов и технической работы. Иногда премьер, несмотря на крайнюю занятость, приезжал и просиживал с учеными до утра. В таких случаях Куниэде приходилось их обслуживать. Когда он входил с чаем или легкой закуской, создавалось впечатление, что у старика Ватари просто собрались гости — сидят, неторопливо беседуют о садовых деревьях, о керамических чашках для чайной церемонии. А один раз премьер и старик весело смеялись: кто-то смешно рассказывал о своей заграничной поездке. Чем же эти люди занимаются? — не раз задумывался Куниэда. Отнюдь не казалось, что они заняты размышлениями над судьбами Японии, над будущим страны и народа…
В конце застекленной галереи появилась изящная девушка в кимоно. Она подошла к креслу-каталке, откуда старик любовался садом, и, опустившись на колени, что-то ему шепнула. Старик согласно кивнул. Девушка зашла за кресло и покатила его по галерее.
— Пойдешь со мной, — сказал старик Куниэде.
За поворотом открылся павильон-флигель. Пройдя через крытую галерею, они вошли в него и очутились в передней, из которой двери вели в две большие комнаты.
Несмотря на суровые холода, стоявшие в конце февраля, седзи и застекленные ставни были раздвинуты. Вдали виднелось озеро Асиноко. На большом лакированном столе, который стоял посреди комнаты, лежал ворох исписанных бумаг. Тут же был расписной лакированный ящичек с кисточками для письма тушью. Тяжелая темно-зеленая тушечница напоминала застывший водоворот. Куниэда вспомнил, что однажды видел такую тушечницу на выставке. На дне этого темно-зеленого водоворота, на корочке засохшей туши поблескивала золотистая звездочка. Палочка для туши — в стиле эпохи Чинского двора, но, кажется, японской работы — была украшена листьями бамбука, выведенными золотой пыльцой. На краю ящичка лежала толстая кисточка, влажная, словно ее только что окунули в тушь. В комнате было много книг, географических карт, ежегодников. Здесь можно было увидеть и европейские издания, и древние рукописи в свитках.
В комнате находились трое: в углу сидел изможденный усталый мужчина средних лет, по-видимому помощник, за столом — миниатюрный человек в стального цвета кимоно смотрел, скрестив на груди руки, за раздвинутые седзи, а рядом с ним — в стеганом ватном кимоно тот, что походил на монаха. Глаза его были полуприкрыты, ладони соединены на животе. На столе перед ними лежали три огромных конверта с несколькими иероглифами на лицевой стороне.
— В общем, почти закончили… — сказал тот, что смотрел на открывающийся за седзи пейзаж. Он опустил руки и кивнул в знак приветствия.
— О, готово? — старик кивнул в ответ и с помощью девушки пересел с кресла на пол. — Значит, августейшая семья отправляется в Швейцарию…
— Да, — ответил миниатюрный мужчина. — А младшие члены императорской семьи — в другие страны. Один в Америку, другой в Китай, а третий, если удастся, — в Африку…
Миниатюрный человек повернулся в сторону Куниэды. И Куниэду потрясло его лицо: за неделю профессор Фукухара изменился до неузнаваемости. Его еще недавно по-детски пухлые и округлые щеки впали, провалились глубоко глаза, и без того свинцовый цвет лица усугубляла отросшая щетина. Он походил на доживающего последние дни ракового больного. И только глаза его ярко пылали — два последних уголька на пепелище духовной энергии.
— Погибнет более половины… — тихим, бесстрастным голосом проговорил профессор. — Да и оставшимся в живых… придется горько…
— Вы разделили всех на три группы… — старик смотрел на конверты. — Вот как…
— Нет, это не три группы, а три возможных варианта, — откашлявшись, заговорил профессор Фукухара. — Один на тот случай, если японскому народу удастся в будущем иметь свою страну, второй — если японцы расселятся в других странах и там ассимилируются… и последний — на тот случай, если ни одна страна в мире нас не примет…
— В третий конверт вложен еще один конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178