Но никто не роптал на такое неравенство, боясь, что бульдог может проглотить любого из них.
Как только Иван Парфенович прослышал о возвращении «великого сыщика», то сразу прислал за ним посыльного. Василий не заставил себя долго ждать. Иван Парфенович тут же, без всяких предисловий, предложил работать на него, в качестве частного детектива. В основную задачу Подельникова входило слежение за его, пятой по счёту, молодой женой Ксеонорой. Иван Парфенович опасался, что ища утех на стороне, она принесёт ему от какого-нибудь кобеля наследника, потом разведётся и по нынешним несовершенным законам отхватит большую часть его капитала. Потому-то и нужно доказать неопровержимыми фактами, что она шлюха, а потом уже выгнать её, на основании всех тех же несовершенных законов.
— Она уйдёт из моего особняка в том же синем сатиновом халате доярки, в котором пришла! — потирая руки и оскалясь по-бульдожьи, добавил он.
Нанятому сыщику шеф акционерного общества назначил зарплату, такую же, как личному шофёру. Подельников остался доволен: наконец-то его талант кому-то понадобился. Но радость не выказал. Решил сразу приступать к делу. Спросил Ивана Парфеновича на прощанье:
— Почему это ваше АО так странно называется?
— Тебе-то, дурак, зачем это знать? — хитро засмеялся Иван Парфенович.
— Так ведь я давно дома не был, должен в курс дела поскорее войти, узнать, что тут творится.
— Беру свои слова назад, Вася! Не такой уж ты и дурак, как снаружи кажешься. Так и быть, отвечу тебе честно. Ты думаешь, что коммунисты совсем ушли? — невзрачные глаза его засияли огнём. — На-ка вот, выкуси, если думаешь, что они ушли! — он почти ткнул в кривой нос Василия свою фигу. — Коммунисты сейчас так же, как после февраля в семнадцатом, в подполье ушли, чтобы выжить, снова набрать силу, как во времена Сталина, и одним махом покончить со всеми партиями!
Тут он замолчал, подошёл к стоявшему в углу холодильнику и вынул баночку пива. Щелчок — и пиво забулькало в его горле. Подельников сглотнул слюну, кадык его заходил, как поршень. Но Иван Парфенович и не думал угощать работника. Оторвавшись от пива, крякнул, пухлой ладонью вытер губы и с увлечением продолжил:
— Я ведь от пяток до корней волос коммунистическим духом пропитан. А потому, пока демократы и разные элдепеэровцы разглагольствуют и в мальчишеские игры в центре и у нас в глубинке играют, я тоже под них подладился. Часть колхозной земли своему брательнику под ферму отдал. Теперь он фермер. Но чтобы на меня бочку не катили, я ещё одному приезжему горлопану землю дал. Не по душе это мне все, потому что я был коммунистом, коммунистом и останусь. Хоть и скрытый пока. Вот отсюда и гвоздика.
— А арбуз, арбуз-то с зелёными полосками? — не выдержал Подельников.
— Хоть ты и детектив, Василий, но политической хитрости в тебе нет! Если арбуз разрезать пополам, то какого он будет цвета?
— Если созревший, то красный!
— То-то и оно, что красный! — возликовал Иван Парфенович. — Конспирация — дело тонкое. Понял?! — И не дав собеседнику ответить, заключил: — Значит, так. Гляди у меня за Ксенькой в оба. За каждым её шагом от меня на сторону следи. И чтобы, при всём этом, были неопровержимые доказательства против неё.
— За Ксеонорой Федоровной, — поправил Василий Ивана Парфеновича.
— Какая она к чёрту Ксеонора?! — взорвался тот. — Съездила в Испанию. Я, дурак, ей путёвку туда выхлопотал! Оттуда-то она и приехала Ксеонорой. Другого имени и слышать не хотела. А по ночам, во сне, часто выкрикивала: «Тореодор! Миленький!» Тьфу! Развратница! Она мне через этого тореодора и племенного быка Кузьку испортила. Напялит на себя красную юбку и — на ферму. А там, об этом мне уже потом скотник Федька рассказывал, перед привязанным на цепь быком и крутит задом. Как говорил Федька, до истерики доводила Кузьку. И как-то сорвался он с цепи и к центру села направился. А тогда ещё на шесте перед правлением красный флаг висел. Кузька-то, выйдя на площадь, и увидел это серпастое полотнище, не раздумывая, попёр на него, пригнув к земле свою рогатую голову. Даже на дыбы становился, что с быками случается редко. И казалось, залезть хотел по гладкому шесту, будто мужик на ярмарке за сапогами. Свалил он шест и полотнище красное вмял своими копытами в пыль. После этого он и бурёнок не стал к себе подпускать. Мычит как оглашённый. И получается у него прямо-таки по-человечески: «Свободу-у-у!»
Ксенька тоже как белены объелась. На каждого вновь появившегося в селе мужика, как голодная собака, кидается. А если я её учить начинаю, так она мне рот теперешней демократией затыкает: «Дурак ты, — говорит, — старый, а потому и в сексе ничего не понимаешь! Вот когда я на Западе была, там демократия так демократия! Любая девушка, к примеру, прямо на улице у дверей дома стоит, ласково улыбается и проходящих мужиков к себе в дом заманивает. А что у нас?! Анютка всего-то один только разочек соседа завлекла, так муж её за это краткое любовное увлечение второй год как Сидорову козу лупит. Темнота!» Стучит кулаком мне по лбу и отворачивается. Теперь я решил окончательно развестись с ней. Но без обличительных, неопровержимых фактов против неё, этого сделать нельзя. Наш-то районный суд за хорошую взятку и разведёт, и без всего из моего особняка отправит, но ведь есть сейчас ещё и Конституционный Суд. А тот суд не подкупишь. Некоторые фракции, чтобы попасть в Государственную думу, с какими деньжищами туда прут! И то ни в какую. Не конституционно — и все тут. А по новой конституции она мне жена, и без неопровержимых доказательств её в одном сатиновом халате из дома не вытуришь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13