Итак, в те времена, когда я еще лазил по деревьям, а лазил я много и хорошо, и не всегда я только падал я мог даже лазить на деревья, у которых внизу не было веток и но которым вследствие этого нужно было взбираться по гладкому стволу, и я мог еще перелазить с одного дерева на другое, и я строил себе на деревьях площадки, множество, а однажды построил себе на дереве настоящий дом, с крышей и окнами, с ковровым полом, посреди леса, на высоте в десять метров – ах, мне кажется, что большую часть времени в своем детстве я провел на деревьях: я ел, и читал, и писал, и спал на деревьях, я учил там английские слова и латинские неправильные глаголы, и математические формулы, и физические законы, как, например, уже упоминавшиеся законы падения Галилео Галилея, – все на деревьях: я делал на деревьях мои домашние задания, устные и письменные, и с пристрастием я писал с деревьев вниз, высокой дугой с шелестом сквозь иглы и листву.
На деревьях было спокойно, и никто этого покоя не нарушал. Никакие отвлекающие крики матери, никакие солдафонские приказы старшего брата сюда не доносилнсь, здесь были только ветер и шелест листвы, и нежный скрип стволов… и вид, великолепный вид. Я мог смотреть не только поверх нашего дома и сада, я мог видеть поверх других домов и садов, через озеро и через равнину за ним до самых гор, и когда вечером солнце садилось, я мог сверху, с моего наблюдательного пункта на дереве видеть даже солнце, уже зашедшее за горы, когда для людей внизу, на земле, оно уже давно село. Это было почти то же, что летать. Может быть, не так захватывающе и не так элегантно, но все же хороший заменитель полетов, особенно когда я постепенно становился старше, метр восемнадцать ростом и весил двадцать три килограмма, и был уже слишком тяжелым для того, чтобы летать, даже если бы вдруг подул настоящий ураган и я расстегнул бы свое пальто и распахнул бы его во всю ширь. Но лазить по деревьям… – так думал я тогда я мог бы лазить всю жизнь. Даже если бы мне было уже сто двадцать лет и был бы я уже дряхлым трясущимся стариком, я бы сидел там наверху, на верхушке вяза, бука, ели, как старая обезьяна, покачиваясь тихонько на ветру, глядя поверх долины и поверх озера, доставая взором за самые горы…
Но что я тут рассказываю о полетах и о лазанье по деревьям! Болтаю о законах падения Галилео Галилея и о шишке-барометре на моем затылке, которая вводит меня в конфуз! Ведь я хочу рассказать что-то совершенно другое, а именно историю господина Зоммера – насколько это вообще возможно, ибо на самом деле не было никакой настоящей истории, а был только лишь этот странный человек, чей жизненный путь – или, может быть, правильнее стоит сказать: чей прогулочный путь? – переплелся несколько раз с моим. Но лучше всего, если я все-таки еще раз начну с самого начала.
В то время, когда я еще лазил но деревьям, в нашей деревне жил… или, скорее, не в нашей деревне, не в Унтернзее, а в соседней деревне, в Обернзее, – но это нельзя 6ыло разграничить четко, потому что Обернзее и Унтернзее и все остальные деревни не имели какой-то строгой границы, а чередовались друг за другом вдоль берега озера, не имея видимого начала или конца, как узкая цепь садов и домов, и дворов, и лодочных будок… В общем, в этой местности, меньше чем в двух километрах от нашего дома, жил человек по имени «господин Зоммер». Никому не было ведомо, как звали господина Зоммера по имени, Петер ли, или Пауль, или Хайнрих, или Франц-Ксавер, был ли он доктором Зоммером, или профессором доктором Зоммером – его знали только лишь и единственно под именем «госполин Зоммер». Кроме того, ни одна душа не ведала, какой работой занимался господин Зоммер, была ли у него какая-нибудь профессия и имел ли он ее когда-либо вообще. Было известно лишь то, что г о с п о ж а Зоммер имела профессию, которой занималась, а именно профессию кукольника. Изо дня в день сидела она в квартире Зоммеров, в полуподвале дома мастера малярного цеха Штангльмайера, и мастерила там из шерсти, ткани и опилок маленькие детские куклы, которые она один раз в неделю, запакованные в большой сверток, относила на почту. На обратном пути с почты она по очереди заходила к лавочнику, к булочнику, к мяснику и к зеленщику, возвращалась домой с четырьмя туго набитыми сумками, не выходила из квартиры всю следующую неделю и мастерила новые куклы. Откуда появились Зоммеры, известно не было. Они просто когда-то однажды появились – она на автобусе, он пешком, – и с тех пор они просто были. У них не было детей, не было родственников, и к ним никто и никогда не приходил в гости.
Хотя о Зоммерах, а особенно о господине Зоммере, знали не больше, чем ничего, можно с полным нравом утверждать, что господин Зоммер в то время был самым известным человеком во всем районе. В округе как минимум шестидесяти километров вокруг всего озера не было человека, мужчины ли, женщины ли или ребенка – не было даже собаки, – которые не знали бы господина Зоммера, потому что господин Зоммер все время был в пути. С раннего утра до позднего вечера господин Зоммер куда-то носился. Не было в году ни дня, который господин Зоммер не проводил бы на ногах. Шел ли снег или падал град, бушевала ли буря или лило как из ведра, палило ли солнце или поднимался ураган – господин Зоммер был в пути. Зачастую он выходил из дома до восхода солнца, как рассказывали рыбаки, которые выезжали на озеро в четыре часа утра, чтобы вытащить свои сети, и зачастую он возвращался домой уже поздно ночью, когда луна стояла высоко в небе. Сделать в течение дня круг вокруг озера, что составляло примерно расстояние в сорок километров, не было для господина Зоммера чем-то особенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18