– Хорошо, ты прав. Я это сделаю.
– Со мной тоже плохо. У меня разладился процесс торможения. Вы это видели. Я кричал.
– Да, ты кричал. Почему?
– Повторяю: процесс торможения нарушен. Реагирую на внешние возбудители слишком резко. На высоте возбуждения волевые импульсы перестают действовать, хотя контроль сознания остается. – Мишель помолчал, потом добавил: – Считаю, что я тоже могу быть опасным.
– В чем опасность? – спросил профессор.
– В выключении сознательной воли. В бессмысленном двигательном и речевом возбуждении. Вы должны в первую очередь заняться моими тормозными центрами.
Раймону показалось, что он бредит. Ярко освещенная большая комната; окна задернуты шторами; длинные столы вдоль окон уставлены колбами, пробирками в деревянных штативах, закрытыми стеклянными сосудами различной формы и величины; книжные полки до потолка у одной из стен; коротколапая темная туша на кушетке; чье-то шумное дыхание за высокой ширмой; и этот ровный, неживой голос, эти неестественно блестящие глаза на белом, правильном и все же адски уродливом лице! Этот ужасный, бредовый разговор!
– Что с ними? – спросил профессор, кивком головы указывая на ширму.
– Я им дал Т-21. Двойную дозу.
– Как ты с ними справился? Ты ведь сам был перевозбужден?
– Да. Но контроль сознания сохранялся. Я смог заставить себя принять Т-24. Это было трудно. Я не мог управлять руками. Особенно руками. И горлом. Я хотел кричать.
– Да, я знаю. И все же ты справился.
– По-видимому, существуют добавочные центры. Но их трудно включить.
– Они должны существовать. Ты не механизм. Живая структура всегда избыточна, это ее коренное свойство. Она дублирует функции для страховки. Ты понимаешь меня?
– Да, я отчетливо понимаю. Это правильная мысль. Но у меня надо укрепить основные центры.
– Конечно. Что делал Франсуа?
– Он хотел ходить. Хотел бегать. Хотел все трогать и хватать.
– Если он не делает расчетов, ему надо ходить и хватать. Он для этого создан. Ему нужно дело. У него слишком сильные мускулы.
– Да. Я сунул ему в руки палку и приказал выбивать пыль из дивана. Он послушался. Это отвлекло его. Я сделал укол. Он спит.
– А Поль?
– У Поля, после того как вы с Пьером оказались вне комнаты, сразу наступило резкое торможение. Он перестал двигаться, но стоял и не хотел ложиться. Пьер на него, по-видимому, влияет слишком сильно. Это – недостаток.
– Да, конечно. Я подумаю над этим. А теперь тебе надо спать.
– Я думаю о себе и не могу спать.
– Я дам тебе снотворное.
– Дайте. Вы будете делать мне операцию?
– Не знаю. Постараюсь обойтись без этого. Почему ты спрашиваешь?
– Я ощущаю страх.
– Страх? Откуда ты знаешь, что это страх?
– Я знаю. Я читал. Это страх. Раньше его не было.
– Ты слишком усложняешься.
– Это не зависит от моей воли.
– От моей тоже. Чего ты боишься? Боли?
– Нет. Я боюсь уничтожения.
– Смерти?
– Да. Это называется смерть.
– Ты знаешь, что этого не будет. Ты вечен.
– Я в этом не уверен.
– Что? – быстро спросил Лоран.
– Я не уверен. Во мне что-то переменилось. И тогда появился страх.
– Вздор! Ничто не могло перемениться! Это атавистические ощущения.
– Атавизм? У меня?
– Черт возьми, ты начинаешь острить! – сказал, помолчав, Лоран. – Пока давай спать. Я устал. Ах, да! Познакомьтесь с Мишелем. Мишель, это Жозеф.
Гибкая теплая рука Мишеля крепко сжала руку Раймона. «Совсем как человек!» – подумал Раймон.
– Теперь вы можете отправляться вниз и спать. Ночь пройдет спокойно, да и утро тоже… Утром… ах, да, утром придет мой помощник… – Профессор Лоран подумал с секунду. – Я думаю, вы мне оба пригодитесь. Вы мне, в сущности, сегодня спасли жизнь… Словом, если хотите, оставайтесь, я буду рад!
– Я останусь, – сказал Раймон. – Я хочу остаться с вами…
…Когда Альбер показался из-за угла, Роже облегченно вздохнул.
– Где ты пропадал? Я тут целый час толкусь.
– Еле вырвался! – оживленно сказал Альбер; глаза его сияли сквозь стекла очков.
– Тут на углу бистро, зайдем? – предложил Роже.
– Можно в бистро. – Альбер поколебался. – Если там пусто. У меня к тебе серьезный разговор.
В бистро было пусто. Лысый хозяин дремал за стойкой. Они уселись у окна.
– Мне ничего не надо, я сыт, – сказал Альбер. – Разве что кофе. Или перно.
– Меня кухарка Лебренов тоже накормила, ого! – Роже захохотал. – Просила заходить. Но уж очень толста, не люблю я этого! Эй, приятель, два перно!
– Послушай, Роже, – начал Альбер, когда официант принес рюмки с мутно-белым перно. – Хочу предложить тебе работу в доме профессора Лорана…
Роже долго слушал. Потом расхохотался.
– Ты спятил, дружище! – сказал он. – Конечно, я буду об этом молчать, раз ты просишь. Но чтоб я, Роже Леруа, пошел в прислуги!
– Послушай, Роже, – мягко сказал Альбер. – Я, должно быть, плохо объяснил. Это – как на войне. Нас будет пятеро, включая мадам Лоран. Я знаю, что ты все умеешь по хозяйству. Я в этих делах ни черта не смыслю, а Жозеф не парижанин, и вообще он не такой… Мадам Лоран очень слабенькая, ей трудно. А ни одна служанка в этом доме не проживет и двух дней. Понимаешь? Без тебя нам плохо придется. Кроме того, мы с Жозефом будем то дежурить наверху, то бегать по поручениям профессора. А мадам Лоран все время одна, и ей страшно.
– Ты думаешь. Роже Леруа годится, чтоб успокаивать старушек? – проворчал Роже.
– Почему – старушек? Мадам Лоран совсем молода.
Роже сразу оживился:
– Молода, говоришь? Только такой очкастый растяпа, как ты, мог не сказать этого с самого начала! Что, блондинка? И тоненькая? Черт побери, да это же мой вкус!
Альбер бледно улыбнулся:
– Роже, дело обстоит серьезней, чем ты себе представляешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10