Руки Гаэт скользили по телу Элиена, как две лодки по не замутненной рябью глади горного озера.
– Ты зарабатываешь любовью? – спросил Элиен, когда последний вздох угасающей страсти слетел с его онемевших от восторга уст. Ему претило ханжество.
– А ты зарабатываешь любовью? – Гостья загадочно усмехнулась, преклоняя свою аккуратную головку на мускулистом плече Элиена.
Сын Тремгора вздохнул полной грудью. От девушки пахло хвоей и дорожной пылью, но этот запах был ему приятней, чем баснословно дорогие духи самой изысканной куртизанки Харрены, сиятельной Аммо. В самом деле, девушка, которая сейчас ласкала его живот пряными губами, была прекрасна. Олененок. Ничего не скажешь, отличную добычу изловили даллаги в кустах орешника.
– Ты можешь попросить у меня все, что хочешь, – сказал Элиен, когда гостья стала опускаться вниз, обводя своим пытливым языком впадину его пупка.
– Тебя. Тысячу раз тебя, – шепотом отвечала девушка, на мгновение прервав свое нисхождение к стержню бытия.
Элиен, с самого утра не покидавший седла, ощутил небывалый подъем жизненной силы. Война с герверитами растворилась в неге. На мгновение в мозгу мелькнула кощунственная мысль, что на любовь этой девушки он готов променять даже победу.
В тот момент в его мире существовала только гостья. И он наслаждался этим миром. Он ласкал ее без устали и принуждения. Он любил ее так страстно и горячо, как только был способен. И когда его лицо в третий раз нашло себе приют среди упругих грудей новой подруги, он подумал о том, что все плотские радости, которые были испытаны им прежде, ничто по сравнению с бесстыдными ласками гостьи.
Занимался рассвет. Девушка спала, уткнувшись губами в его правое бедро. Ее рука лежала на груди Элиена – нечаянно обретенный дар судьбы! На тонком смуглом запястье по-прежнему красовалась низка массивных черных камней.
Элиен долго разглядывал его, всматриваясь в непроницаемую черноту сердолика. Девушка грустно вздохнула во сне. И тут Элиену пришло в голову, что он до сих пор не удосужился узнать, как зовут этого трогательного, не знающего стыда олененка.
– Мне имя Гаэт, – прошептали сонные губы девушки.
Элиен поцеловал ее лебединую шею и нежданно погрузился в сон, который был недолог, тревожен, полон серебра и багрянца.

* * *
Палатки были сложены и навьючены на ослов. Сытые кони готовились нести седоков на юго-запад весь день. Метательные машины были разобраны, сняты с лагерного вала и розданы выносливым носильщикам. Трубы подали будоражащий переливистый сигнал: «Выступаем!»
Элиен, как и подобает первому среди равных, был уже в седле, на западной окраине лагеря, готовясь возглавить походную колонну. Рядом с ним томилась от нетерпения лошадь хмурого Кавессара.
Вдруг в ровный успокаивающий гул харренского войска, сложенный из ободряющего крика сотников, конского храпа, тупого постукивания заброшенных за плечи щитов, вплелся чуждый звук. Он возник из пустоты и был слишком слаб, чтобы его могли услышать люди.
Так переговариваются нетопыри в пещерах Хелтанских гор и рыбы в пучинах моря Фахо. Никто не мог понять, откуда взялась щемящая сердце тоска, отчего даллагские псы разом вздрогнули и прижали уши, отчего легла на рукоять меча ладонь Фараммы.
Элиен ощутил неведомую ему ранее тревогу. Кусты в двухстах шагах от него расступились. Он увидел человека в изорванной и окровавленной одежде, по которой в нем можно было признать даллага.
Человек шел прямо на Элиена. Чувствуя, как тревога растет и крепнет, сын Тремгора поскакал к нему. Кавессар последовал за ним.
Еще издалека Элиена подмывало закричать: «Что?! Что случилось?!» – но он сдержал свой порыв, ведь не подобает мужчине ударяться в крик по любому мелочному поводу; может, даллага искусал рой диких пчел, а он сдуру ударился бежать по кустам, хотя какие сейчас пчелы и какой даллаг станет их дразнить?
В пяти шагах от даллага Элиен сдержал коня. Остановился и даллаг.
Порыв ветра – и лицо даллага, прежде скрытое длинными свалявшимися прядями, открылось Элиену. Белое, окостеневшее, лишенное выражения… лицо мертвеца.
Синие губы разлепились, и раздались глухие слова на харренском наречии Ласарского побережья, которые сроду не способна породить грубая даллагская глотка:
– Я, Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера, говорю с Элиеном, сыном Тремгора, достойным моей судьбы и судьбы своего Брата по Слову. Иди ко мне, оставь обреченных, иди. Нет в мире власти, помимо моей, нет иной мощи. Я, властелин небес, вложу в твои руки оружие властелина земель, брату же твоему положу молот властелина морей, как и подобает рожденному в Варане. Приди и возьми свое, сын Тремгора, и в прах падут перед тобой стены Тардера, склонят колени Сыны Степей, тень твою умастят благовонной амидой люди Юга. Вся Сармонтазара, от Када до Магдорна, ляжет под тобой яровою телкой, и вечность станет одним мановением твоего ока. Иди сейчас, ибо терпение мое короче моих слов.
– Дерьмо, – ответил Элиен и вытащил меч из ножен.
Разрубленное от левой ключицы до правого подвздошья тело даллага повалилось ниц. На его спине, около левой лопатки, зияла обугленная дыра в обрамлении черных потеков запекшейся крови. У даллага было выжжено сердце.
– Он не в меру болтлив для мертвеца, – угрюмо сказал Кавессар. – Вот уже тридцать лет, как мертвые молчат, предоставив говорить живым. Но сегодня, похоже, тридцатилетие мира без магии истекло.
– Дерьмо, – весело повторил Элиен. – Дешевка, не стоящая и двух авров. Урайн – дешевая Хуммерова шлюха! – задорно, по-мальчишески прокричал Элиен небесам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21