Лунин всегда летал с Серовым, и цепь взаимных выручек связывала его с ним еще крепче, чем с другими. Как раз вечером того дня, когда они вертелись в карусели, перед закатом Серов еще раз спас Лунина. Они вдвоем возвращались домой над морем. Поднимался туман, и видимость была плохая, потому что огромное дымное солнце, спускаясь к воде, пронизывало туман багровым светом. В этой слепящей мути на Лунина неожиданно налетел «мессершмитт-109». К счастью, Лунин заметил его, когда между ними было еще метров шестьсот, повернул и пошел ему навстречу.
Они неслись друг на друга, стреляя в упор.
«Ты свернешь, а не я!» – думал Лунин. Но немец тоже не хотел сворачивать. Казалось, они сейчас расшибутся друг об друга. Но в последнее мгновение немец не выдержал и взял ручку на себя. Он пронесся над Луниным, перепрыгнул через него, едва не задев его брюхом своего самолета. Лунин продолжал лететь вперед, довольный своим упорством, как вдруг заметил, что сзади к нему тянутся струи пуль. «Мессершмитт», перескочив через него, перевернулся и пристроился прямо к хвосту его самолета. Он теперь бил в него сзади и, сколько Лунин ни сворачивал, – повторял все его движения и стрелял, стрелял… И Лунин был бы сбит наверняка, если бы Серов не оказался позади «мессершмитта». Немец не заметил Серова в светящейся дымке, и Серов убил его. И «мессершмитт», тощей черной птицей скользнув по громадному солнечному диску, упал в воду, багровую, как пламя.
А потом через день Лунин спас Серова. Их опять было двое, и два «мессершмитта» напали на них над морем. Вышло так, что они разделились: Лунин дрался с одним, а Серов – с другим. Лунин долго возился со своим «мессершмиттом»: они заходили друг другу в хвост, без конца переворачивались, атаковали сверху, снизу, сбоку. Неизвестно, удалось ли Лунину повредить его, или он ранил летчика, но «мессершмитт» вышел из боя и удрал. Лунин оглянулся, ища Серова. Однако воздух был пустынен, нигде на километры вокруг не было видно ни одного самолета.
Что, если Серов сбит? В тревоге и тоске Лунин помчался искать его.
Он кружил и кружил над морем, то поднимаясь, то опускаясь, то уходя далеко от места боя, то возвращаясь к нему, и постепенно терял надежду. Он искал, уже не надеясь, но оттягивал возвращение на аэродром до последней возможной минуты – ужасно было вернуться без Серова. И внезапно под собой, над самыми гребнями волн, он заметил два самолета.
Они неслись один за другим так низко, что сверху казалось, будто они скользят по воде. Один самолет уходил, другой преследовал. «Мессершмитт» гнался за Серовым. Серов, прижатый к воде, метался из стороны в сторону, не стреляя и только пытаясь уклониться от огня. Значит, патроны у него уже кончились.
Лунин кинулся на немца сверху и едва нажал гашетку, как «мессершмитт» перевернулся, шлепнулся кверху брюхом в пенистую воду и исчез. Это произошло мгновенно. Серов взмыл и закачал плоскостями, призывая Лунина. Они вместе вернулись на аэродром. Шагая рядом с Серовым по аэродрому, Лунин чувствовал к нему такую нежность, что несколько раз, словно нечаянно, коснулся его плеча.
Лунин и Серов иногда разговаривали по ночам, когда все кругом спали.
Они ложились сразу после ужина, сваленные усталостью. Чспелкин, Кабанков и Байсеитов засыпали мгновенно, едва касались подушек, и могли проспать сколько угодно часов подряд, пока их не разбудят. Кабанков с Чепелкиным просыпались в той же самой позе, в какой легли, ни разу не шевельнувшись за всю ночь. Байсеитов по ночам беспокойно метался, вскакивал, стонал, быстро-быстро бормотал что-то по-своему, по-азербайджански. Рассохин ночевал у себя, на командном пункте, и как он спит, Лунин не знал. Сам Лунин, несмотря на усталость, иногда подолгу не мог заснуть. И нередко замечал, что Серов, лежащий на соседней койке, тоже лежит с открытыми глазами.
– Отчего вы не спите? – спросил его Лунин.
– Так, – ответил Серов. – Думаю.
Желтый свет керосиновой лампы блестел в его глазах. «О жене, вероятно», – решил Лунин.
– Я писал в отдел народного образования и спрашивал, куда эвакуировалась одна школа, – сказал Серов. – Сегодня пришел ответ.
– Что ж ответили?
– Пишут, что пока не знают, но как узнают – сообщат.
– Это хорошо, – сказал Лунин.
– Да, хорошо, – согласился Серов неуверенно. Он как будто еще что-то хотел сказать, но не решился.
Они помолчали.
– А вы давно женаты? – спросил Лунин.
– Я не женат.
– Не женаты? – удивился Лунин. – Вы ж мне рассказывали, что у вас двое детей.
– Это не мои дети, – сказал Серов. – Но все равно что мои.
Они замолчали надолго. Лунину казалось, что Серов уже спит. Но Серов сказал:
– Не может она любить меня, вот что я думаю!
– Вот еще! – сказал Лунин возмущенно. – Почему не может? Что, она лучше вас, что ли?
– Гораздо лучше! – сказал Серов.
– Чем же лучше?
– Всем.
– Ну например?
– Например, она знает больше.
– Пустяки, – сказал Лунин. – Она одно знает, а вы – другое.
Они опять замолчали надолго. Теперь Серов думал, что Лунин уснул. И вдруг Лунин произнес без всякой, казалось бы, связи с предыдущим:
– Люби кого хочешь. Разве любовь – обязанность? А вот лжи перенести нельзя.
Он отвернулся, зашуршав соломой тюфяка, и закрыл голову одеялом.
Это было уже во вторую половину сентября, когда немцы, все еще не веря, что штурмом Ленинград взять нельзя, подтянув громадные авиационные силы, старались мощной бомбежкой сломить сопротивление. Ленинград, Кронштадт, флот они бомбили почти беспрерывно. Вой зениток круглые сутки перекатывался из конца в конец по берегам Невы, Невок и Маркизовой лужи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29