Он снова задвинул панель на место, придвинув к ней вплотную тяжелое кресло для более надежной маскировки, и торопливо захромал в свою комнату за пистолетами. Он до сих пор еще твердо не решил, как будет действовать в столь неожиданно сложившейся ситуации. Вероятнее всего следовало предположить, что вскоре его ждет гибель, но эта мысль как-то не особенно тревожила его. Страх смерти, — он давно постиг эту бесспорную истину, — был всегда хуже самой смерти… Мэйнард плотно прикрыл за собой дверь и невозмутимо принялся осматривать свои тяжелые морские пистолеты.
Тобиас Галвей торопливо спускался по кухонной лестнице, бережно придерживая обеими руками края передника, куда он ссыпал наиболее ценные сокровища из своей заветной шкатулки, намереваясь зарыть их где-нибудь в саду. Тут-то его и застукали пираты, которые на всякий случай проникли в дом не с фасада, а через заднюю дверь. Хотя Тич и не ожидал в таверне ни засады, ни ловушки, но он не просуществовал бы так долго в роли пиратского вожака, если бы твердо не усвоил ту истину, что мерами предосторожности никогда не следует пренебрегать. При виде Черной Бороды у Галвея от страха подкосились ноги, и сверкающие драгоценности со стуком посыпались на выскобленный до белизны каменный пол кухни.
— Ага-а! — весело заржал Тич. — Вставай, собака, и готовь нам свадебный пир! Мы поможем тебе подобрать твои побрякушки — верно, ребята?
В ответ послышались оживленные возгласы, и хохочущие пираты в дикой свалке бросились на пол, выхватывая друг у друга из-под носа рассыпавшиеся монеты и драгоценности. Среди прочих предметов Тич заметил серебряное ожерелье с изумрудами — великолепное изделие тончайшей перувианской работы. Острие его шпаги высекло сноп искр с каменного пола, воткнувшись в то место, где лежало ожерелье. Дюжина протянутых загорелых рук моментально отдернулись назад, чтобы заняться более безобидными объектами грабежа. Тич поднял ожерелье на конце шпаги и протянул его Анне:
— Что ты скажешь об этой связке зеленых яблок, козочка? По-моему, им не хватает твоих розовых щечек, а?
Увидев сверкающее зеленое ожерелье, Анна заколебалась, переведя взгляд на жирное страдающее лицо его владельца. Первой ее мыслью было отвергнуть предложение Черной Бороды; потом она сообразила, что такой ее поступок ни к чему не приведет. Для жалкого, дрожащего и перепутанного толстяка ожерелье все равно было потеряно безвозвратно, независимо от того, откажется она от него, или нет. А камни были так великолепны!
И тем не менее, она не могла заставить себя взять их…
— Ну, берешь или нет? — грубовато спросил Тич, почувствовав ее колебание и недовольный им. — Или ты все еще сомневаешься, будет ли это честным поступком? А как, по-твоему, заполучил их этот толстый слизняк? Да наверняка выманил за бесценок у пьяного бедняги-матроса, который в свою очередь отобрал их у какого-нибудь проклятого испанца! Впрочем, вот что я тебе скажу, — продолжал он со злорадной ухмылкой. — Я заставлю его драться со мной! И если мне повезет и я окажусь победителем, то ожерелье будет моим законным призом, и я смогу тебе его подарить без лишних разговоров. Эй вы, швабры, дайте-ка ему шпагу!
Кто-то из пиратов, ухмыляясь, сунул в руку упирающемуся Галвею свою тяжелую шпагу. Лицо трактирщика стало болезненно-зеленым. Он знал, что в поединке с Черной Бородой для него возможен только один исход. Анна заметила его ужас, и чувство сострадания охватило ее.
— Стойте! — закричала она, сама удивившись тому, как громко прозвучал ее голос под сводами помещения. — Стойте! Если ожерелье предназначено мне, то я и должна за него драться!
Одобрительный! хор голосов покрыл жалобные стоны Галвея. Шутка пришлась пиратам по душе. Косматая борода Тича расползлась в широкой улыбке удовольствия:
— Будешь драться с барышней — слышишь ты, жирный боров? Становись в стойку, живо!
Шпага Анны, со свистом вылетев из ножен, мгновенно оказалась в ее руке. Пираты, толкаясь и перебрасываясь солеными шуточками, расступились, образовав вокруг Анны и трактирщика нечто вроде дуэльной площадки. Загорелые лица моряков сияли от возбуждения в предвкушении невиданного зрелища.
Галвей стоял посреди своей кухни, словно парализованный. Он никогда до сих пор не видел женщин-пираток. Одного вида пиратского капитана и его команды было достаточно, чтобы довести до медвежьей болезни любого миролюбивого человека. Но эта медноволосая девица с холеной кожей и большими, широко раскрытыми полудетскими глазами, два смертоносных пистолета за широким кушаком, затянутым вокруг ее тонкой талии, и, наконец, шпага, которую она так ловко держит в руке, — это было так ужасно и неправдоподобно, что скорее походило на кошмарный сон! Как ни мало был сведущ Галвей в искусстве фехтования, даже для него было очевидно, что девица достаточно хорошо владеет шпагой. Поэтому он не видел никакого другого исхода из этой шутки, кроме смерти.
— Эй, пошевеливайся! — прикрикнул на него один из пиратов. — Живее, ты, каракатица!
Грохнул пистолетный выстрел, и тяжелая свинцовая пуля, ударившись о каменный пол, взвизгнула у самых ног Галвея. Его жирные щеки залоснились от пота; он в отчаянии зажмурился и вслепую замахнулся шпагой на девушку. Анна шутя парировала удар. Галвей поскользнулся, с трудом удержал равновесие, и сделал внезапный выпад. Анна только этого и ждала: она надеялась, что первый неловкий жест толстяка поможет ей спасти несчастного. Как и любой опытный фехтовальщик, она парировала выпад, отведя клинок в сторону, и легким поворотом кисти резко вывернула запястье противника, вырвав шпагу из его чересчур Крепкого захвата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101