Слышите ли, троса!.. А возьмите недавнее плавание Текльтона. Тоже спешил к полюсу, видел только полюс впереди. И прошел мимо замечательного открытия, проглядел, прозевал!.. Потом уж другие разобрались и поняли, что… — Он запнулся и замолчал.
Впоследствии Петр Арианович рассказывал мне, что его поразила наступившая настороженная тишина. Смолкли разговоры за столом и мерный стук кубиков лото. Шеи гостей по-гусиному были вытянуты в его сторону.
Здесь были самые разные лица — одутловатые и длинные, багровые и бледные, — но все они сохраняли одинаковое выражение напряженного, жадного ожидания.
Прикрыв коротенькими пальцами выигранные гривенники, исподлобья смотрел училищный священник, отец Фома, в фиолетовой рясе. Рядом помаргивала и трясла шиньоном исправница. Помощник классных наставников, Фим Фимыч, выкликавший номера лото, застыл с кубиком в руке. Рот его, растянутый в улыбке, западал так сильно, что казалось, все лицо можно сложить пополам.
А впереди всех, верхом на стуле, восседал дядюшка.
— Да, да, другие разобрались и поняли, сказали вы? — нетерпеливо повторил он, подавшись всем туловищем к гостю. Даже, кажется, скакнул вперед на стуле.
Петр Арианович нервным движением поправил очки.
— Нет, ничего, так… — пробормотал он, садясь. — Мысли вслух. И конечно, некстати…
После этого он перестал бывать у нас, несмотря на все ухищрения дядюшки.
Он решительно не желал пополнять собой его коллекцию.
3. Свет в окне
А в училище больше всех заинтересовались учителем я и мой друг Звонков.
Дружба наша началась незадолго перед тем на уроке арифметики, при довольно странных обстоятельствах.
В ту зиму я долго болел, а когда явился в класс, то за моей партой сидел новичок — стриженый, черненький, на вид бука, с круглым лицом и забавно вздернутым носом.
Условия предложенной классу задачи выглядели, кажется, так; два путешественника отправились из пункта А в пункт Б, причем, как водится, один позже другого. Требовалось узнать, через сколько времени второй догонит первого, если… И так далее.
Покосившись на соседа, я увидел, что он отложил перо и рассеянно смотрит в угол, шевеля губами.
— Ты что? — шепотом спросил я.
— Да вот не пойму, почему второй догонял первого, — также шепотом ответил он. — Может, сыщик был? Или мститель?
Я задумался.
— И что за пункты такие? — продолжал бормотать сосед. — А и Б?.. А и Б?..
— Если А — это Африка, — неуверенно предположил я. — Да, надо думать, Африка. То Б — Бразилия… Тогда еще можно понять. Оба путешественника добывали алмазы в Африке на копях…
— Ага! И первый у второго похитил черный, необыкновенной величины алмаз?
Обстановка уточнялась. Было совершенно очевидно, что составители задачника умолчали о многом. Одна красочная подробность выяснялась за другой.
— А тот — в погоню за ним…
— Ну ясно!
— Спешит изо всех сил…
— На шхуне через Атлантический океан…
— Да, да, на шхуне!.. Настигает в Бразилии на берегу, выхватывает восьмизарядный кольт и…
— Звонков Андрей! — донеслось до нас издалека. — Какой ответ получился у тебя, Звонков?
Мой сосед медленно поднялся и застыл потупясь. Поза его говорила сама за себя.
Глаза математика остановились на мне, он ласково кивнул. Я вздохнул и тоже поднялся…
В наказание нас оставили без обеда. (Впрочем, судьба, говорят, поступала так не раз и со взрослыми мечтателями.)
Сидя в пустом классе после окончания уроков, мы некоторое время приглядывались друг к другу.
— Слушай, — произнес мой сосед, видимо проникшись ко мне доверием, — тебя лупцуют дома?
— Н-нет, — ответил я нерешительно. — А тебя?
— Ого! Еще как!
Выяснилось, что отец Андрея, конторщик на речной пристани, овдовел в прошлом году. После этого характер его переменился. Он начал пить запоем, как умеют только отчаявшиеся вконец русские люди. В пьяном виде становился страшен, смертным боем бил сына, если тот подвертывался под руку, жег его учебники и тетрадки, выгонял из дому на мороз или под дождь. Протрезвившись, был тих, плакал, просил прощения.
— Рассердился я на него прошлым летом, — рассказывал мой сосед, — решил совсем из дому уйти. Ну тебя, думаю, к богу с пьянством с твоим…
— Уйти? А куда?
— Ну, мало ли куда! На Волгу к плотовщикам. Или к Черному морю, в Одессу. А там — юнгой на корабль…
— Не ушел все-таки?
— Не ушел. Вернулся из Рыбинска.
— Почему так?
— Отца стало жалко…
Он неожиданно улыбнулся, немного сконфуженно. Улыбка у него была замечательная. Улыбались не только рот и глаза, но даже крупный вздернутый нос, который забавно морщился, будто владелец его собирался чихнуть.
…Кто лучше меня мог понять его? Иной раз тоже хотелось податься куда-нибудь на Волгу или в Одессу, а еще бы лучше в Африку на алмазные копи.
Я рано потерял родителей и жил у тетки. Тетка была добрая полная женщина, вечно озабоченная тем, чтобы не подгорело жаркое к обеду, а пол в комнатах — паркетный, чем она гордилась, — был натерт до головокружительного блеска. Однако с мужем ее, моим дядюшкой, мы не могли поладить, больше того, не терпели друг друга.
Возможно, ему был неприятен мой приезд. Во всяком случае, он нахмурился, когда в сопровождении тетки входил в гостиную, посреди которой я стоял.
Потом заулыбался, присел на корточки и стал тормошить меня, спеша завязать знакомство, в котором ничуть не был заинтересован. Я сразу понял это. Ведь дети очень чутки ко всякой фальши.
Заметив, что я дуюсь, тетка сказала:
— Что ты, Лешенька, такой? Дядя шутит. Дядя всегда шутит. Он будет тебе вместо папы.
— Мой папа умер, — пробормотал я, глядя в пол.
И, как ни уговаривали меня, повторял эти слова упрямо, как заклинание, изо всех своих детских сил защищаясь от чужого человека с неискренней улыбкой, которого хотели навязать мне в папы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13