Пускай поревнует.
— Так и Наташка не одна, — невозмутимо возразил Сохадзе, и Татьяна решила, что пора брать быка за рога (вот именно что за рога. Ветвистые).
— Интересно, а она знает, сколько баб ты переимел за время ваших отношений?
— А вот это не трогай! — взвился Сохадзе. — Ты совсем, что ли, дура? Думаешь, твой Змей не имел баб на стороне?
Не думаю, мысленно ответила Татьяна, знаю, имел.
Всех в папочку собирал, «любящих и помнящих»: и Надьку-соску, и Саргылану!
— Он имел, а ты догадывалась, но знать не хотела.
Потому что если бы точно знала и простила раз, другой, то на третий раз он положил бы в постель вас обеих. Оно вообще-то приятно и женщинам нравится — не морщись, тебе тоже понравилось бы, — но с законной женой неприемлемо. Такое знание разрушает все, поэтому лучше не знать.
Ловушка захлопнулась. Ничего не объясняя, Татьяна принесла из кабинета фотокарточку и шлепнула на стол перед Сохадзе.
— Это кто, Саргылана или Марьяна из Томска?..
Со снимка на издателя-бабника уставился его собственный волосатый зад в обрамлении двух задранных женских ножек.
— Лица, извини, не разглядеть, но твои яблочки, Жора, даже я ни с чьими не перепутаю. Неизгладимое было впечатление: хочу протереть спиртом и никак до кожи не доберусь через шерсть.
Сохадзе молчал.
— Не ври, что тебя подставили, тайно сфотографировали. У меня таких два десятка, с разными… Искренне тебе говорю: к Наташке я отношусь хорошо и склоняюсь скорее к тому, чтобы предостеречь ее от брака с тобой.
— Сучонка! — сглотнув, прошелестел Сохадзе, и Татьяна с изумлением подумала, что ему на самом деле нужна Наташка. — Что ты хочешь? Договор, как при Володе? Будет тебе договор.
— Этого мало, — сказала Татьяна. — Договор — само собой и еще один пустячок.
— Задницу побрить?
Татьяна пропустила хамскую реплику мимо ушей.
— Поедем в одно место, ты поговоришь с одним человеком…
— ..Об одном деле? Не темни!
— Я и не темню. Пожалуйста, все расскажу, — начала Татьяна. — Помнишь, когда я лежала в госпитале, Володя приезжал к тебе, а после вы оба пили с Лебедой?
— Ну и что с того?
— Змей спрятал кое-что чужое у тебя или у Лебеды.
— Не у меня, — поспешил отказаться Сохадзе.
— Может быть… Жора, Змей в последнее время заигрался, может, потому и умер: связался с опасными людьми и теперь тянет за собой и тебя, и меня… — Она говорила, как будто слыша за спиной стертый голос Шишкина и ловя себя на том, что повторяет его слова. — Я выбрала линию поведения: не скрываюсь, честно отвечаю на все вопросы, и меня не трогают, даже обещают помочь. От тебя тоже ничего особенного не требуется: поговоришь — и свободен. Поехали, Жора.
— Ага, поговорю — и шлепнут, — недоверчиво буркнул Сохадзе.
— А ты что-то знаешь такое, за что могут шлепнуть?
— Про Змея не знаю.
— Значит, не шлепнут. Их не интересуют ни твои дела, ни твои деньги, — продолжала Татьяна. — Эта история касается тебя в одном-единственном пункте: ты был со Змеем в тот самый день и должен рассказать, что видел.
— Да не видел я ничего! Во что ты меня втравливаешь, Танька?! — ожесточился Сохадзе.
— Если не поедешь, то сам себя втравишь. — Татьяна почувствовала, что издателя не переупрямишь, и неожиданно для самой себя выдала историю совершенно в духе Шишкина:
— У меня в госпитале пропало колечко, Змеево. А там бегала дочка буфетчицы, и, смотрю, у нее что-то в кулачке. Я: «Мариночка, что у тебя, покажи» — а она играет: «Не покажу». Потом видит: я серьезно — и давай орать… Знаешь, чем кончилось?
— Пришла мать и отобрала, — предположил Сохадзе.
— Сперва нашлепала. А было у Мариночки не колечко, а гайка блестящая от прибора. Гайку-то ей оставили, но что получено по жопе, то получено…
— Только что придумала? — физиономия у издателя была кислая. Похоже, представил, как его кладут поперек колена и спускают штаны.
— Ага, — не стала врать Татьяна. — Жора, твоя гайка никому не нужна, но кулачок они тебе разожмут, если сам не покажешь.
— А сюда этот человек не может приехать? — сдаваясь, осторожно поинтересовался Сохадзе.
— Нет, просил тебя в свой кабинет. Поехали, нас ждут.
Издатель еще колебался.
— А фотографии отдашь?
— Да хоть сейчас забери! Меня от твоей волосатой задницы с души воротит, — искренне ответила Татьяна.
* * *
Войдя к Шишкину, она поняла, зачем начальнику отдела безопасности хотелось заполучить Сохадзе в свой служебный кабинет и ни в какое иное место. Обстановочка у него была, как в логове современной гадалки: стены задрапированы черным, льющийся неизвестно откуда рассеянный свет выхватывал из мрака висящие как будто в воздухе блестящие шарики на коромыслах. Шарики совершали сложные движения во всех плоскостях. От них было глаз не оторвать. Довершали картину сразу шесть поставленных в два ряда мониторов с танцующими на экранах геометрическими фигурами.
— Приехали? — вышел из тьмы Шишкин, сам весь в черном, клюнул губами Татьянино запястье и устремился к Сохадзе:
— Искренне рад, Георгий Вахтангович! Что жизнь с нами делает, а? Давно мечтал познакомиться поближе, просто как читатель с издателем, а встречаемся по делам печальным и нелепым.
— Поближе? — изумился Сохадзе. — А разве «подальше» уже было?
Шишкин, который успел завладеть его волосатой лапой и тряс ее с энтузиазмом истового поклонника, наклонился к издателю и что-то шепнул.
— Так бы сразу и сказали, — облегченно буркнул Сохадзе.
— Татьяна Петровна, подождите, пожалуйста, в соседней комнате, — бросил через плечо Шишкин. — А вы, Георгий Вахтангович, присядьте и расслабьтесь. Вреда вам никакого не будет, одни приятные ощущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107