— А вот, говорят, у вас очень интересный случай был… — начала Светлова, все-таки улучив момент — крошечную паузу в бесконечном монологе Валентины Терентьевны Осич.— Что за случай? Кто говорит? — встревоженно встрепенулась Осич.— Я слышала, к вам будто бы попала девочка-Маугли!— А знаете что? — вдруг остановила ее Осич строгим учительским голосом, и Аня поняла, что чувствуют дети, которых эта женщина ставит в угол или куда-то там еще. — Никакими исследованиями вы, голубушка, не занимаетесь! Точнее, может, и занимаетесь, но не теми, о которых изволили поведать. Вам что здесь у нас все-таки нужно?И Светлова очень ясно представила, как сейчас вызовут охранника — возьмут ее за шкирку и выставят за порог, так и не дав попробовать теплую булочку с изюмом, которая приютским детям полагалась на полдник.Выставят — это в лучшем случае…Судя по потемневшим глазам Осич, здесь детей не только ставили в угол. Пожалуй, их даже пороли…И еще Анна поняла, что Осич вовсе не квохтала упоенно, как наседка, разглагольствуя о своем “детском учреждении нового типа”.Осич Светлову проверяла. Нудела о “работе психологов с ребенком и родителями по сглаживанию конфликта и решению проблем”, а сама следила за Аниной реакцией. Раскалывала.— Ну, хорошо, хорошо! — поспешила успокоить директрису Светлова. — Я, право, не понимаю, почему вы так бурно реагируете, Валентина Терентьевна?И, стараясь быть краткой и понятной, Анна объяснила, что ведется следствие — и крайне важно в связи с этим получить показания немой девушки, бывшей воспитанницы приюта. А единственный человек, который хоть что-то о ней знает…— Это вы, Осич Валентина Терентьевна.— Вот это больше похоже на правду! — И Осич, как показалось Ане, с облегчением перевела дух. — Что касается этой девочки… — Осич оживилась. — То тут никакой органики. Я полагаю, это явление психосоматического плана. То есть, думаю, она может говорить. Вас ведь именно этот момент интересует? Точнее… Могла бы говорить, если бы захотела… Для этого нет никаких препятствий физиологического характера. Если бы были устранены некоторые психологические препоны. То, что с ней происходит, не немота, а скорее стойкое нежелание общаться с миром, вызванное, возможно, каким-то потрясением. Вы ведь понимаете, если у человека нет возможности объясниться с помощью слов, но есть желание общаться.., он непременно найдет другой способ… Самый обычный — жестикуляция, язык немых… Заметьте, эта девушка упорно к нему не прибегает.— Но, может быть, ее не научили? Ведь некому было.— Может быть. Но… Можно объясняться, указывая на какие-то предметы, подобно туристам, не знающим иностранного языка. Можно попробовать нарисовать что-то на бумаге… Дело не в том, что нет способов вступать в контакт. Дело в том, что она этого не желает. И добиться этого от нее невозможно. Ни заставить, ни уговорить. Хотя…— Да?— Хотя… Не хочется сыпать вам соль на раны. Но есть у нас один доктор… Горенштейн Соломон. Может творить чудеса. И готова держать пари хоть на тысячу долларов: возьмись он за дело, немая наша заговорила бы как миленькая.Светлову несколько поразила сумма, на которую — пусть и погорячившись! — готова была заключать пари скромная служащая детского учреждения, находящегося в ведении городского департамента образования, вечно бастующего, как известно из “Новостей”, из-за того, что им не выплачивают вовремя их нищенские зарплаты.— Так в чем же дело? Почему вы, Валентина Терентьевна, к нему, к этому Горенштейну Соломону, не обратились?— Ну, не хочется распространяться на эту тему… Чужие тайны, знаете ли…— А все-таки? И почему вам так не хочется сыпать соль на раны?— Да дело в том… У него, как вам сказать.., волчий билет! Ему практиковать нельзя.— Как это?— А так. Ни в коем случае нельзя пациентами заниматься. — Осич хмыкнула. — А пациентками — особенно.— А что такое?— Ну, это свежая еще история. То ли пациентка Соломону влюбчивая попалась, то ли сам Соломон какие-то чары свои недозволенные применил… Короче, одна банкирша, пациентка Соломона, вдруг мужа решила своего прогнать и за Соломона замуж выйти. Ну, муж не дурак, порядки знает… Раз — и письмо в ассоциацию! А те Соломона за бока. Это ведь строжайше запрещено…— Что запрещено?— Ну, шашни с пациентами заводить.— И что же?— Ну вот… Роман-то так ничем и закончился. Полюбились — и расстались. У банкирши-то банк, а Соломон так без практики и остался.— И ему никак нельзя практиковать? Ни-ни?— Ни-ни!— Жаль! — Светлова вздохнула. — Печальная история.— Да, как говорится, нет ничего нового под луной. И нет повести печальнее на свете, чем повесть о докторе Горенштейне и его пациентке.— А все-таки… Номер его телефона не дадите? А еще лучше — адресок. Осич хмыкнула.— Хотите попробовать?Директриса без дальнейших комментариев черкнула на листке несколько строк и протянула Ане.— Удачи!Осич явно была довольна, что встреча идет к завершению.— Позвольте еще один вопрос, — собравшись с силами и приготовившись к лобовой атаке, попросила Аня. — А как эта девушка попала из вашего приюта в мотель “Ночка”?— То есть?— Почему вы ее туда отдали?— Я отдала?! Да вы меня спрашиваете об этом так, будто я отдала ее в бордель, а не в мотель! Мне что — ее на улицу надо было выставить?! По чести сказать, уже надоели подобные вопросы! Не вы одна интересуетесь!— Правда?— Не город, а сборище сплетников! Понимаете, она пробыла у нас в приюте почти два года! Мы не имеем права держать детей так долго. По установленным для нас правилам — не больше года.— Дальше?— А дальше ребенок должен вернуться или в семью, если с ним проведена работа и созданы условия для его нормального пребывания, либо в обычный детский дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88