То есть все, что когда-либо поступило в мозг через любой из рецепторов, там и хранится в «упакованном» виде. Другое дело, что более девяноста процентов информации так никогда больше не возвращается в сознание, а что с ней, информацией, делает подсознание – бог весть. Но что-то наверняка делает, отчего и возможны так называемые загадки и тайны человеческой психики.
Применительно же к Шульгину и его нынешнему положению указанный факт позволял ему свободно оперировать всем объемом сведений, относящихся к истории текущего века, как общезначимых, так и совершенно локальных. Он помнил (или мог вспомнить) абсолютно все когда-либо читанное, виденное или слышанное, в том числе и о Сталине и его окружении, канву исторических событий и хитросплетения мировой политики. Беда только, что информация эта была во многом или конъюнктурно препарирована, или просто сфальсифицирована в собственно сталинские, хрущевские и брежневские времена. Только вчера ему в руки попали, наконец, сравнительно достоверные документы, да и то… Факты все равно отбирались по определенным идейно-политическим критериям, выводы делались людьми, имеющими собственные пристрастия…
Но и того, что имелось, было достаточно, чтобы более-менее ориентироваться в вопросе. Плюс к этому столь же детально он мог анализировать память Шестакова (тут-то достоверных фактов куда больше), а также подробнейшие отчеты Новикова и Берестина, сопровождавшиеся прекрасным видеорядом.
– Что же, займитесь этим вопросом, Валентин. Интуиция мне подсказывает, что нас с вами ждут не очень простые и легкие времена и наличие «нашего» человека на Лубянке окажется очень невредным…
Лихарев опять не смог сообразить с ходу – самостоятельно Шестаков пришел к весьма опасным в его положении выводам или же опять сказывается остаточное воздействие личности Шульгина.
Очень, очень плохо, что он не имеет возможности убедиться стопроцентно в том, что в памяти наркома не осталось никаких следов от событий, которые случились, и слов, произнесенных в последние сутки. А было их настолько много, что…
Все доступные методики использовал, никаких отклонений не заметил. А вот поди ж ты, сосет под ложечкой странная тревога.
Он попытался прикинуть, как ситуация выглядит с точки зрения «нормального» наркома, понятия не имеющего о творящихся вокруг потусторонних делах.
После визита в наркомат, где Шестаков благополучно изъял из своего сейфа валюту и чеки, отбился от опергруппы, захватил в плен Буданцева и уехал с ним в Сокольники, имела место столь же неудачная попытка Лихарева взять реванш. Но нарком обезоружил и его. После чего Валентин активизировал в нем матрицу Шульгина, и дальше они уже общались напрямую.
Предположим, тесты «на идентичность» сработали правильно, Григорий Петрович действительно получил от Шульгина при прощании «замещающую информацию», которая «прижилась» на место, не оставив ни следа, ни рубца. Шестаков, насколько Лихарев вообще разбирался в людях и умел отличать правду от лжи, даже тщательнейшим образом замаскированной, совершенно искренне был убежден, что после возвращения из Сокольников на квартиру Валентина они вчетвером посидели за столом, снимая нервное напряжение и обсуждая случившееся. После этого легли спать. Утром Буданцев ушел к себе домой, Власьев уехал на кордон. Лихарев с Шестаковым встретились с Заковским, согласовали позиции, после чего отправились в Кремль.
Время, занятое в реальности разговорами Шульгина и Лихарева о сути и смысле аггрианско-форзейлианского противостояния, встречей с Сильвией и т. п., в памяти наркома было заполнено обсуждением чисто внутренних вопросов – о дальнейшей судьбе Шестакова, о Ежове, о докладной, которую Григорий Петрович подготовил для Сталина. Ее содержание, кстати, чрезвычайно интересовало Лихарева, он не совсем понимал, для чего Шульгин подсунул ее вождю без согласования с ним. И весьма хотел бы тщательно ознакомиться с ее содержанием. Здесь, казалось ему, крылась какая-то тайна. Для чего бы Шульгину, собравшемуся уходить, осложнять таким образом предстоящую жизнь наркома? Или же облегчать реализацию планов аггрианской резидентуры?
Однако добиваться ответа у Шестакова бесполезно. Он абсолютно убежден, что докладную писал сам, еще до «событий», готов отвечать за каждый пункт и посыл, а Валентину не сообщил о ее содержании и самом факте существования «меморандума» исключительно исходя из собственных номенклатурных представлений. Для него ведь, в отличие от Шульгина, Лихарев не более чем сталинский порученец, хотя и фрондирующий. И согласовывать с ним вопросы, касающиеся взаимоотношений такого уровня, – явный нонсенс.
Но есть не только в политике, но и в медицине такой термин, как «провокация». Это когда в организм вводят некое вещество, призванное выявить наличие иным способом не определяемого микроба, заставить его проявиться…
– А вот знаете, Григорий Петрович, одна мысль меня все-таки мучает. До этого все не мог выбрать подходящее время, чтобы спросить. Как вы все-таки сумели в парке меня сделать? Я мужик очень тренированный, вы даже не знаете насколько, и моложе вас почти на десять лет, и всякими приемами владею! Но то, что вы там проделали, не знаю даже, как объяснить…
И уставился Шестакову в глаза пронзительным взглядом все знающего следователя.
– Какие приемы, Валентин, – нарком развеселился, заулыбался, – ну какие приемы? Это ведь все для дураков. Просто я умею драться лучше вас, и реакция у меня быстрее. И только. Давайте, прямо сейчас испытайте на мне свой самый лучший прием, пока я сижу напротив вас!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21