Вот если бы у меня была своя лошадь?..
Она замолчала, в ожидании ответа глядя на Роджера, а его в этот момент раздирали противоречия. Он представлял ее, юную и прелестную, мчащуюся галопом по окрестным лугам, такую же свободную и дикую, как соленые ветры и облака, несущиеся с моря. Но куда? На ферму? Туда, где засели захватчики его законных земель? При этой мысли внезапная ревность охватила Роджера, заставляя забыть, что перед ним не молодая, обожаемая им женщина, а всего лишь подросток – его собственная падчерица.
Помрачение длилось всего секунду или две.
– Когда я почувствую, что ты достаточно для того выросла, я об этом подумаю, – сказал он и отвернулся.
Издав возглас отчаяния, Арабелла повернулась и выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь.
– У нас будет много хлопот с ней, – сказал Роджер сердито, – я все делал для детей, что мог, и вот награда – неблагодарность и дурные манеры!
Печаль легла на утомленное лицо Клариссы.
– О да! У нас есть еда, одежда, респектабельность, ежегодные двухнедельные поездки в Брайтон и имя Куртни. Но есть еще и другие ценности на свете. Счастье, например.
Высказанное без обиняков горькое заключение было настолько нетипичным для его жены, что поразило Роджера. Он нахмурился.
– Что ты имеешь в виду?
Она притворно улыбнулась.
– Тебе не понять. А теперь, пожалуйста, оставь меня. У меня разыгрывается мигрень.
Он ушел расстроенный, подгоняемый дурным настроением, и направился прямо на конюшню, где оседлал своего черного мерина Плуто. Что толку в грустных мыслях, думал он, галопом выезжая из загона к тропе, ведущей к верхним торфяникам. Не раздумывая, проехал через спутанные заросли дрока возле Оулесвика, потом напрямик поднялся к гребню горы, где рудник «Веал Фэнси» торчал как вызов территории Роджера. Недалеко от границы владений Фернгейта он спешился и, держа лошадь за узду, остановился, окидывая взглядом величественную панораму далекого побережья Корниш – море, серую громаду его дома в окружении полей и рощ, сливающихся с лесами Келин Вудс за лощиной.
Его земля. Гордость переполняла Роджера. Немного погодя он посмотрел налево, и как раз в этот момент из-за камня появился мальчик с черными вьющимися волосами, который держал в одной руке палку, а в другой узелок.
На шее у него был повязан красный в горошек платок. Лицо – темное от загара, красивое, живое, с прямым взглядом ясных умных глаз. Роджер внезапно ощутил негодование. Конечно, перед ним сын Леоны. Его вдруг как молнией поразило удивительное сходство лица мальчика с чертами многочисленных предков семьи Куртни, портреты которых висели на лестничной галерее. Возмущение перерастало в гнев. Роджер так не хотел этой встречи, избегал ее всеми силами, а теперь они стояли друг против друга, лицом к лицу – отец и сын. Незаконнорожденный ребенок из лачуги, в жилах которого течет его собственная кровь, что не вызывало теперь у Роджера ни малейшего сомнения, ошибки быть не могло. Насмешка над его законным наследником, избалованным капризным Рупертом.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Роджер.
Мальчик посмотрел на него удивленно.
– Собираю грибы. Они тут везде растут – и около рудника, и в развалинах Чайверна. Если хотите, я покажу вам эти места. Там их полно. Моя мама говорит...
– Ты не имеешь права бродить здесь, мальчик. Это поместье Фернгейт. Держись от него подальше, понятно? И смотри, чтобы я не встретил тебя здесь снова.
Мальчик не двинулся с места.
– Ну? Ты слышал, что я сказал?
– Да, сэр. Но... я думаю, вы не правы. Я пришел с фермы Оулесвик.
– Оулесвик – часть моих владений. В любом случае, там, где ты стоишь, проходит граница, так что лучше убирайся отсюда, и поскорее, иначе пожалеешь.
Не произнеся больше ни слова, мальчик повернулся и, высоко подняв голову, легкой походкой направился туда, откуда появился.
Кипя гневом, Роджер некоторое время смотрел ему вслед, против воли любуясь гордой посадкой головы и независимой походкой вторгнувшегося в чужие владения юного захватчика. Роджера больше устроило бы, если бы мальчик начал спорить, но этим надменным молчанием он бросал вызов Роджеру и всей семье Куртни.
Роджер, угрюмый и недовольный самим собой, вскочил на лошадь со странным чувством Унижения, ударом послал ее в галоп вдоль гребня и помчался вниз, к Фернгейту.
4
В Фернгейт пришло Рождество. Руперт подготовил представление для небольшого количества гостей и слуг. К тайному отвращению Роджера, Руперт считал себя прирожденным актером и был польщен своей ролью молодого лорда, переодевшегося горцем, чтобы спасти свою возлюбленную, которую изображала Арабелла, из рук жестокого соблазнителя – Даниеля, мальчика из буфета. Даниель, не имея ни малейшего представления об актерской игре, тем не менее выглядел как настоящий разбойник – в плаще, в черной шляпе, с огромными черными усами, приклеенными к розовому детскому лицу, – и был прекрасным фоном для жеманной элегантности Руперта. Когда усы свалились в самый разгар драмы, никто не засмеялся. Руперт, который сам придумал весь эпизод, в щегольском шелковом новом костюме вызывал восхищение Клариссы, уговорившей и Роджера приодеться в честь выступления сына. На время она даже забыла про раздражение и мигрень ради торжественного вечера. Несколько гостей сидели на двух рядах стульев в большой бильярдной. Позади стояли слуги. Бильярдный стол был сдвинут в сторону, и актеры выходили из двери, ведущей в холл.
Позже все согласились, что Руперт, несомненно, обладает большими актерскими способностями.
– И такой красивый мальчик, – слащаво сказала леди Вексли, жена промышленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48