— Твоя мать была замечательной художницей.
Фреска довольно известна.
Довольно известна — так вот почему фреска осталась.
Однажды отец заметил Хани, что ее мать на первое место ставит искусство, а потом его. Ее занятиям он придавал мало значения до тех пор, пока она не сделала себе имя.
— Неужто вам не наскучило ублажать его, следить за порядком в его домах, устраивать вечера? спросила Хани.
— Возможно, если бы я была талантливой художницей или прирожденной учительницей… Эстелла начала отрывать нижние лепестки цветка. — Женщине в моем положении не нужно делать карьеру — У женщин с деньгами тоже могут быть разные потребности.
— Конечно, как дочери своей матери тебе это должно быть хорошо известно.
— Знаю, Эстелла, что я вам здесь ни к чему.
— Только из-за того, что ты всегда расстраиваешь отца своей колючестью и несговорчивостью, своим притворством, будто заботишься о благе ближних.
Хани вскочила с кушетки.
— Колючая! Несговорчивая! Это я-то?
— Прости, мне не следовало так говорить.
Хани опять села.
— Видишь ли, у Хантера своя жизнь. Ему нет дела до твоей борьбы. — Эстелла выглядела обеспокоенной.
— Что случилось?
— Опять сердце подвело. На него столько навалилось в последнее время.
— У меня тоже много забот, но я не могу так больше: живем в одном городе и даже по телефону не разговариваем. О своем отце я узнаю из газет.
— Тебе раньше нужно было обо всем этом думать.
— Но мне хотелось построить свою жизнь. Эстелла, вы позволите мне его повидать или нет?
Как только Эстелла ушла, Хани поднялась и начала мерить шагами комнату, не решаясь взглянуть на свое отражение в зеркалах с золочеными рамами, потому что они непременно бы подчеркнули многие недостатки ее хиппового костюма и, конечно же, фигуры.
Колючая? Ну, только не она! Разве не она всю свою жизнь выказывала доброту к другим, боролась за права обездоленных? Несговорчивая? Ничего подобного. Всякая строптивость осталась в прошлом!
Хани подошла к приоткрытым окнам и расслышала доносившийся со стороны бассейна раздосадованный голос отца.
Отец взглянул в ее сторону. Его приятное загорелое лицо было пасмурным, как в тот день, когда они поссорились и она убежала. Она приветливо помахала рукой.
При виде ее он, кажется, нахмурился еще больше, глаза недобро потемнели, лицо напряглось.
У нее перехватило дыхание. Нужно было наконец осознать, что совершенно безнадежно ждать от него прощения.
Он неторопливо положил на стол переносной телефон и нерешительно сделал шаг в ее сторону.
Потом судорожно схватился за грудь и побледнел.
Споткнувшись о край бассейна, он упал в воду, и безвольное тело начало тут же тонуть.
Хани стремительно сбежала вниз по лестнице.
Хантер лежал ничком на дне бассейна, Эстелла пронзительно визжала из окна верхнего этажа.
Хани отчаянно крикнула:
— Наберите 911! — Потом нырнула в бассейн и схватила отца, пытаясь оттащить его туда, где было помельче.
Что происходило дальше, Хани плохо помнила.
Экономка и Эстелла, каким-то образом оказавшись рядом, пытались помочь вытащить его из бассейна.
Он был такой тяжелый. Втроем они с трудом перевернули его.
— Он не дышит!
Хани зажала ему нос и принялась делать искусственное дыхание. Она снова и снова выдыхала в него воздух через рот. Потом начала делать массаж грудной клетки, повторяя весь цикл и молясь про себя. Казалось, прошла вечность, прежде чем внизу послышалась сирена «скорой»; по мере того как машина карабкалась вверх по склону, вой нарастал.
Как только прибыла помощь, Хани обессиленно опустилась на траву, не в состоянии произнести ни единого слова. Вся продрогшая и измученная, она наблюдала, как люди в белых халатах отчаянно боролись за жизнь отца.
Его лицо посерело. Он не шевелился, не пытался заговорить.
Эстелла принесла Хани полотенце и один из белых тренировочных костюмов Хантера.
— Тебе нужно переодеться в ванной. — И когда Хани непонимающе взглянула на мачеху, Эстелла решительно скомандовала:
— Ради бога, поторопись.
Хани повиновалась, точно робот.
Когда она вернулась, облаченная в просторный мягкий костюм и с полотенцем на голове, носилки, на которых лежал отец, уже задвигали в карету «скорой помощи». Она было рванулась за ним, но услышала пронзительный телефонный звонок: аппарат стоял там, где его оставил отец.
Хани схватила трубку и устремилась за носилками.
— Алло! — Грубый голос какого-то мужчины ее озадачил. — Мне нужен Уатт! Мы говорили несколько минут назад. Когда я набрал номер вновь, линия была занята.
У Хани не было сил сердиться на бестактность звонившего.
— Извините. Он сейчас не может подойти.
— Чтоб вас черт побрал! Скажите этому мерзавцу…
— Этот.., этот мерзавец… — она готова была разрыдаться, — у этого мерзавца только что случился сердечный приступ. Кто это?
— Скажите ему, что никакие его ухищрения с сердечным приступом не остановят Дж. К. Камерона!
— Не могу, мистер Камерон!
Она проходила мимо почтового ящика и оглянулась, думая, куда бы поставить телефон. Потом приоткрыла крышку ящика и, вызывающе постучав телефонной трубкой о металлические стенки, бросила ее внутрь. Вслед за носилками Хани забралась в карету «скорой помощи» и села напротив Эстеллы.
Дж. К. Камерон был полностью забыт, Хани неотступно возвращалась к одной мысли: если отец умрет, виновата будет она. Она убивала его с тех пор, как после смерти матери думала только о покойной, пренебрегая им, убивала своим взбалмошным стилем жизни, тем, как относилась к его женитьбе на Эстелле, тем, что вышла замуж ему назло, чтобы подчеркнуть свою моральную независимость, и никогда при этом не показывала, что, несмотря на недостатки отца, она тайно обожает его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35