– Надеюсь, что это так, как вы говорите, мисс Тереза, – сказала Бетти с неуверенной улыбкой.
«Очень сомневаюсь, что Кэти скажет мне за это спасибо, – думала она, спускаясь по лестнице. – Она надает мне по шее, вот что она сделает. Но какой у меня выход? Если я откажусь сходить за экипажем, мисс Тереза сама пойдет пешком до конюшен. Она сказала, что пойдет, а она всегда делает так, как говорит».
Вечером того же дня Кэти и Эндри сидели по обеим сторонам от постели Терезы. Часы над камином показывали восемь. Волосы на щеках Эндри были мокрыми от слез, а яркая синева его глаз подернулась дымкой. Сквозь завесу слез он не мог различить лица Терезы, но его рука крепко держала ее хрупкую худую руку, и все его чувства были сейчас обращены к ней. Даже его любовь к Кэти отступила на второй план в эту минуту скорби. «Нет большей любви, чем любовь человека, отдающего свою жизнь за друга» , – пронеслись у него в голове слова, прочитанные в какой-то книге. Именно это сделала Тереза. Она не прожила зря последние часы своей жизни – она посвятила их Кэти, Кэти и ему. Да, да, и ему тоже. Она сделала то, что должен был бы сделать он, – и он непременно сделал бы это в ближайшее время, неважно, какие последствия его ожидали. Но она могла не бояться последствий, потому что ее дни были все равно сочтены. Она ускорила свою смерть, чтобы сохранить их, его и Кэти, покой… Нет, он бы не стал, как Тереза, пользоваться оружием. Но его кулаков было вполне достаточно, чтобы лишить Бернарда Розье жизни. В таком случае опасения Кэти вполне могли подтвердиться, и его постигла бы та же участь, что в свое время постигла ее отца. Тереза, быть может, спасла его от виселицы, а ненаглядную Кэти – от безутешного горя.
Кэти держала другую руку Терезы. Ее скорбь была слишком велика, чтобы излиться в слезах. Но она знала, что если начнет плакать, то уже не сможет остановиться. Впрочем, для слез у нее еще будет время, но сейчас, пока Тереза еще жива, она не хотела омрачать своим отчаянием ее последние минуты.
Ее чувства по отношению к Терезе всегда были противоречивы. За время их долгого знакомства ее первоначальная симпатия к этой женщине успела смениться неприязнью, почти ненавистью, а впоследствии на смену неприязни пришла дружба. Но, даже когда они стали близкими подругами, ее чувства к Терезе вовсе не были просты. Во-первых, она никогда не забывала, что Тереза принадлежит к ненавистному ей семейству Розье, а во-вторых, временами в ней возникало чувство какого-то странного, почти физического, отвращения к Терезе. Странная вещь: она никогда не испытывала к Терезе такого глубокого сострадания, какое испытывал к ней Энди. Энди понимал Терезу лучше нее. С Энди Терезу связывала крепкая, поистине мужская дружба, она же так и не смогла по-настоящему подружиться с Терезой.
Но Тереза отдала свою жизнь, чтобы спасти Энди, и тем самым добилась в свой смертный час той любви, которой не смогла добиться в течение жизни. Сейчас она была для Кэти самым дорогим человеком на свете, и Кэти испытывала невыразимое отчаяние при мысли о том, что скоро Терезы не станет.
Шорох за ее спиной напомнил Кэти о присутствии полисмена. Полисмен сидел на стульчике возле двери и не сводил глаз с постели умирающей. «Почему они не могут позволить Терезе умереть спокойно?» – подумала она. Впрочем, Терезу присутствие полисмена ничуть не тревожило. Ее бледное как полотно лицо было спокойным и умиротворенным, а в угасающем взгляде, устремленном на Кэти, светилась безграничная любовь и преданность. Сейчас, исполнив свою миссию, Тереза спокойно ждала, когда ее уже слабеющее сердце перестанет биться, и она отойдет в мир иной.
На кухне сидел еще один полисмен. Он сидел за столом напротив Бетти, которая в отчаянии колотила кулаком по краю стола, уже в сотый раз повторяя:
– Если б только я не пошла за экипажем!
– Однако вы пошли за ним, – бесцветным тоном отозвался полисмен. – Дело уже сделано, и я бы на вашем месте забыл об этом и перестал сокрушаться.
– Конечно, вам легко так говорить, потому что на вашей совести нет вины. А вы подумайте, каково мне! Я ведь пошла и вызвала для нее экипаж!
– Но вы ведь сами только что сказали, что, если б вы не вызвали экипаж, она бы сама пошла за ним.
– У нее бы никогда не хватило сил добраться пешком до конюшен. И я должна была это знать.
– Однако у нее хватило сил добраться до Гринволл-Мэнора – правда, не пешком, а в экипаже. И не только добраться, – заметил полисмен. – Знаете, мне за мою практику встречалось много необычных дел, но это дело побило все рекорды. С чего ей вдруг взбрело в голову стрелять в собственного брата? Она не виделась с ним четырнадцать с лишним лет – и вдруг ни с того ни с сего вскочила с постели, села в экипаж и поехала его убивать. Я, честно говоря, не вижу в этом никакого смысла. – Полисмен задумчиво покачал головой. – Когда я вошел к ним в дом, – продолжал он, – она как ни в чем не бывало сидела в гостиной, а у ее ног в луже крови валялся ее брат. Его жена, дворецкий и садовник стояли в дверях, как три мраморные статуи. Не думаю, что до моего прихода у кого-то из них хватило храбрости подойти к нему и проверить, жив ли он. А он выглядел просто ужасно – правая половина лица превратилась в сплошное кровавое месиво, а от левой руки остался какой-то обрубок. Она, должно быть, всадила в него целую обойму пуль. Знаете, их кухарка рассказала мне одну очень интересную вещь, пока мы ждали полицейскую карету. Она видела, как эта женщина вошла в дом, и очень удивилась, потому что она не бывала у них уже больше четырнадцати лет, а когда приезжала в последний раз, они с братом орали друг на друга, как два психа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120