Потом она обалдела от первого их с Вадимом жилья — комнатки в деревянном бараке на четыре семьи с общей кухней и туалетом в конце коридора. Соседи — шумные, но уживчивые, щедрые, совершенно несклочные, готовые поделиться с ними и посудой, и хлебом. Особенно колоритным было семейство Панасюков из Украины. Алла работала лаборанткой в районной больничке, Петро — бульдозеристом на прииске. Алла научила Ольгу варить потрясающие борщи. Алкины борщи были именно потрясающими. Они пахли так, что однажды на запах забрел какой-то бич (так тогда называли в поселке грязных бездомных бродяг-алкоголиков, расшифровывая слово как «бывший интеллигентный человек») и стянул кастрюлю с варевом. Потащил ее по коридору, да не тут-то было. Алка выскочила из-за угла и так огрела доходягу по башке сковородкой, что погнула сковородкино алюминиевое дно. Это она с перепугу. Мужиков в бараке нет, всего-то на тот час их двое было, Ольга да Алка. А бич этот, не дай бог, борщ сожрет да за добавкой припрется или украдет в комнатах чего! В поселке иногда случались мелкие кражи, хотя в целом было гораздо спокойнее, чем в Ольгином Свердловске. От удара и неожиданности бедолага опрокинул на себя всю кастрюлю, побежал, поскользнулся, шлепнулся, извалялся в борще со всех сторон и удрал под Алкины вопли, держась почему-то не за голову — наверное, удар смягчила нечесаная кудрявая грива, — а за задницу, к которой приклеился лавровый лист и кусочек капусты.
«А не воруй!» — приговаривала Алка, а Ольге и страшно было, и борща жалко, и бича.
Такая вот у нее была тогда взрослая жизнь, совсем не похожая на ту, что представлялась, когда она собиралась с Вадимом на Север.
О чем мечтала тогда? Об уютной, маленькой квартирке, о кружевных занавесках, о семейных лыжных походах, о мужественных обветренных лицах золотодобытчиков, которые станут героями ее очерков, о добром и мудром главном редакторе, который будет посылать ее в дальние бригады и ставить на первые полосы ее материалы о славных буднях золотой Колымы. Из всех «мечт» безоговорочно сбылись только кружевные занавесочки — Ольга купила их из «подъемных» денег, которые выдали им с Вадимом как молодым специалистам. Лыжные походы как-то не задались — в ноябре вдруг ударили такие морозы, до пятидесяти шести градусов, — какие там лыжи! Просто идти — и то воздух приходилось хлебать через шарф мелкими глоточками. Ольгу предупреждали, что будет холодно, но чтобы настолько! Хорошо, что Алка еще в сентябре убедила потратить львиную долю тех же подъемных денег на торбаса, и Ольга согласилась: больше оттого, что очень уж ей понравились эти лохматые сапожки с аппликацией из кожи по верху голенища. Это было так экзотично, так по-северному. И на зиму все равно что-то покупать надо было, а торбаса стоили чуть дороже приличных сапог. В общем, соблазнилась Ольга экзотикой, и правильно сделала — ножки в сапожках отморозила бы в два счета. А так про ноги можно было не вспоминать, а заниматься лицом. Прикрывать нос варежкой, скулы тереть, когда совсем уже немели. И шапку натягивать поглубже, чтобы закрывала лоб и уши, и шарф подтягивать повыше, чтобы мочки грел.
Но это было потом, аж через четыре месяца после переезда. А первые два Ольга колымским краем наслаждалась. Наслаждалась сопками и двумя шустрыми речками, Детрином и Омчугом, между которыми втиснулся поселок. Наслаждалась подосиновиками, которые росли в получасе ходьбы от ее барака и задорно семафорили своими оранжевыми шляпками меж карликовых березок и осин. Приходила в экстаз от ядреной брусники размером с мелкую вишню. В конце августа ягода красным ковром покрывала склоны всех окружных сопок, и народ ведрами таскал эту бруснику, запасаясь витаминами на всю зиму. Ольга тоже запаслась, за какие-то два часа собрала аж шесть литров. И в этих приятных хлопотах все ждала, когда же редактор отправит ее на настоящее задание.
Редактором «Золотой Нелькобы» оказалась крепкая дама предпенсионного возраста с замечательным именем Ариадна. В районную газету Ариадна была сослана в начале восьмидесятых — снята с должности главного редактора магаданской областной газеты — и рада была, что легко отделалась. Уж больно скандальный случай получился. Надо было срочно ставить в номер на первую полосу заметку о водителе, который как раз накануне прошел свой стотысячный километр по колымским трассам. Заметку срочно написала сама Ариадна, текст срочно отправили в набор, срочно вычитали, и наутро газетка вышла с фотографией героя. На фото герой сидел, крепко вцепившись в баранку, и с сосредоточенным напряжением глядел вдаль. А под фото (напряжешься тут!) красовался заголовок: «Сто тысяч километров — не пердел!». Наборщик впопыхах букву «е» не туда поставил, корректор проглядел, Ариадна заголовок в гранках не вычитала.
С тех пор прошло лет десять, но Ариадна бдела вовсю, к молодым журналистам относилась со строгостью и бестрепетной редакторской рукой вымарывала, как она говорила, «отсебятину». В Ольгином случае — именно то, что делало ее заметки легкими, ироничными и живыми, за что ее хвалили преподаватели и руководители практики, из-за чего в свердловской городской газете с удовольствием брали ее очерки и репортажи. А ведь она старалась хоть как-то обыграть скучнейшие задания, которыми ее нагружала Ариадна! Отправила Ольгу расхвалить яйценоскость совхозных кур, которые расстарались по случаю изменения режима питания и освещения, и взять интервью у зоотехника-рационализатора, который все это дело придумал и внедрил. Рационализатор заикался, краснел и кивал в ответ на наводящие вопросы.
1 2 3 4 5 6