Губы ее были плотно сжаты, лицо бледно под легким слоем румян, в глазах стояли слезы.
Они поднялись по устланной ковром лестнице, и Эдит присела на ступеньку. Гордон опустился рядом с ней.
— Ну вот, — начал он, остановив на ней мутный взгляд, — я очень, очень рад, что встретил вас, Эдит.
Она ничего не ответила и только смотрела на него во все глаза. Она была потрясена. Не раз в течение многих лет приходилось ей наблюдать мужчин на разных стадиях опьянения, разных мужчин — от старших ее родственников до шоферов — и порой это было забавно, порой вызывало отвращение, но такого невыразимого страха она еще не испытывала никогда.
— Гордон, — сказала она наконец с упреком, чуть не плача. — У вас ужасный вид!
Он кивнул.
— Я попал в беду, Эдит.
— В беду?
— Тысячи бед свалились на меня. Не говорите ничего своим, но я пропадаю. Я запутался, Эдит.
Его нижняя губа дрожала. Казалось, он уже почти не замечает присутствия Эдит.
— А вы не можете… — Она заколебалась. — Вы не можете рассказать мне, в чем дело, Гордон? Вы же знаете, меня всегда интересовала ваша жизнь.
Она прикусила губу. Она хотела сказать больше, но в последнюю минуту почувствовала, что это как-то не получается.
Гордон мрачно покачал головой.
— Нет, не могу. Вы порядочная девушка. Я не могу рассказывать порядочной девушке такие вещи.
— Чушь! — сказала она с вызовом. — Я нахожу, что так говорить — это просто оскорбительно. Это как пощечина. Вы пьяны, Гордон.
— Спасибо. — Он отвесил ей угрюмый поклон. — Спасибо за сообщение.
— Почему вы пьете?
— Потому что мне нестерпимо плохо.
— Вы думаете, что-нибудь исправится, если вы будете пить?
— А вы что, хотите обратить меня на путь истинный?
— Нет. Я хочу помочь вам, Гордон. Можете вы рассказать мне, что с вами?
— Я в ужасном положении. Вам лучше сделать вид, что вы со мной не знакомы.
— Почему, Гордон?
— Я жалею, что подошел к вам, — это было нечестно. Вы — чистая девушка и всякое такое. Обождите здесь, я сейчас приведу вам другого кавалера.
Он приподнялся, покачиваясь, но она потянула его к себе и заставила снова опуститься на ступеньку.
— Послушайте, Гордон, это просто смешно. Вы обижаете меня. Вы ведете себя как… как помешанный.
— Согласен. Я немного помешался. Что-то сломалось во мне, Эдит. Пропало что-то. Впрочем, это не имеет значения.
— Нет, имеет. Расскажите.
— Ну, вот что. Я всегда был со странностями, не совсем такой, как другие. В университете еще было ничего, а теперь стало совсем худо. Вот уже четыре месяца, как что-то обрывается во мне, точно плохо пришитые крючки на платье, и когда еще несколько крючков оборвется, все полетит к черту. Я понемногу схожу с ума.
Он взглянул ей прямо в лицо и вдруг рассмеялся. Она отшатнулась.
— Так что же случилось? В чем дело?
— Ни в чем, во мне, — повторил он. — Я схожу с ума. Все вокруг как во сне. Бал… «Дельмонико»…
Пока Гордон говорил, Эдит поняла, что он изменился неузнаваемо. От прежнего веселого, беспечного, легкомысленного юноши не осталось и следа — глубокое уныние, апатия владели им. Ее интерес к нему внезапно иссяк, уступил место чувству легкой скуки. Его голос долетал до нее словно издалека, из какого-то огромного пустого пространства.
— Эдит, — говорил Гордон, — я думал раньше, что у меня есть способности, талант, что я могу стать художником. Теперь вижу, что я ни на что не годен. Я не могу рисовать, Эдит. Впрочем, не знаю, зачем я говорю все это вам.
Она рассеянно покачала головой.
— Не могу рисовать. Ничего не могу делать. Я беден, как церковная мышь. — Он горько рассмеялся. Смех его прозвучал чуточку слишком громко. — Я нищ, живу, как паразит, за счет приятелей. Я неудачник! Я нищий, черт побери!
Ее отвращение к нему росло. На этот раз она едва-едва кивнула в ответ на его признание. Теперь она только ждала удобного случая, чтобы оставить его.
Внезапно глаза Гордона наполнились слезами.
— Эдит, — сказал он, повернувшись к ней и огромным усилием воли беря себя в руки. — Я не могу вам сказать, как много это значит для меня — сознавать, что есть еще на свете человек, которому я не безразличен.
Он потянулся к ней и тихонько коснулся ее руки, но она инстинктивно отдернула руку.
— Я страшно благодарен вам, — продолжал он.
— Конечно, — медленно проговорила она, глядя ему прямо в глаза, — всегда приятно встретить старого друга… но я огорчена, что нашла вас в таком состоянии, Гордон.
Наступило молчание, их взгляды встретились, и огонь, вспыхнувший было в глазах Гордона, потух. Эдит поднялась и стояла, глядя на него сверху вниз, лицо ее было бесстрастно.
— Пойдем танцевать? — холодно предложила она.
«Любовь — хрупкая вещь», — думала Эдит. Но, быть может, что-то сохраняется? Слова, которые дрожали на губах и остались непроизнесенными. Новые любовные слова, впервые зародившаяся нежность… Они сохраняются, эти сокровища, — для нового возлюбленного.

V
Питер Химмель, доставивший на бал прелестную Эдит, не привык получать отпор, и, когда Эдит осадила его, он был оскорблен, пристыжен и сбит с толку. Месяца два кряду Питер обменивался с этой девушкой срочными письмами, а так как единственный смысл такой переписки заключался, по его мнению, в том, чтобы поддерживать некие сентиментально-романтические отношения, то он уже не сомневался в успехе. И вот теперь он ломал себе голову, пытаясь разгадать, почему Эдит ни с того ни с сего придала значение такому пустяку, как поцелуй.
Когда молодой человек с усиками оттеснил его от Эдит, Питер вышел в вестибюль и начал складывать в уме ядовито-уничтожающую фразу. Претерпев многочисленные сокращения, она звучала примерно так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19