Зрители подымались. Кто-то усердно работал "катюшей", бил кресалом, чтоб запалить цигарку. Кто-то в тишине сказал в пространство громко и выразительно:
- Наше дело правое - враг будет разбит, победа будет за нами!
Галчевский дернулся от этих слов, но сразу же обмяк, процедил сквозь зубы:
- Шуточка идиота.
- Пошли, - сказал я.
Чего доброго, Ярик еще наскочит на шутника, примется его воспитывать.
Внизу, на дне балки, сгущались сумерки и бормотала машина. Слышалось застенчивое позвякиванье двух лопат...
Я опять вспомнил, что где-то посреди степи сейчас валяется Славка Колтунов, некому его похоронить.
Хлопнула дверка кабины, проскрежетали шестерни коробки передач, мотор забасил, машина развернулась.
Позвякивали лопаты. Трудился кто-то из наших, приезжие занимались только чистой работой.
Там, где было смуглое зарево, небо светилось сейчас пепельным, скучным до безнадежности светом. И по пепельной промоине скатывался огонек осветительной ракеты, как светлая дождевая капля по мутному окну... Это над ротой лейтенанта Мохнатова...
Ярик Галчевский шагал рядом со мной и кипел:
- Отмочил какой-то стервец, нашел время: "Наше дело правое". Но и судейские крючки хороши тоже... Собрались, мол, глядите, в случае чего и вас немца. Тьфу! Страшны фронтовику эти тыловые красавцы с дудками...
Галчевский кипел, а я слушал его краем уха и вертел в голове святую для меня фразу... Раз дело правое, то враг будет разбит. Враг не прав, мы правы. Раз мы правы - значит, сильны. Правда в конце концов всегда торжествует...
- Я, знаешь, хочу навсегда расстаться с химвзводом. Ни пава, ни ворона, каждой дыре затычка. Есть же начхим полка, зачем еще командир химвзвода?..
Над участком мохнатовской роты снова выползла ракета, на этот раз зеленый переливчатый кристалл.
Мне но нравится кипятящийся сейчас без нужды Ярик Галчевский, мне не нравятся те ребята в парадных фуражках, что умело расправились с повозочным из хозроты Иваном Кисловым, и уж, конечно, сам Иван Кислов - гори все, я спрячусь! - нравиться мне не может... Но, кажется, больше всех не нравлюсь себе я сам. В простом сейчас заблудился, в трех соснах: "Наше дело правое враг будет разбит, победа будет за нами". Очевидно же! Правда всегда побеждает, а вот поди ж ты, враг - неправедный - подошел к самому Дону...
- Возьму стрелковый взвод! Ванька-взводный - позвонок, мелкая косточка в становом хребте армии, на котором все держится!..
Бесплотным зверем бесшумно проскакало мимо нас перекати-поле - клубок колючек, умчалось в темень, в неуютную бесконечность степной равнины.
Но бесконечность степи обманчива, через какой-нибудь десяток-другой шагов эта степь круто ринется вниз из-под наших ног в гущу колючих кустов, растущих вдоль каменистого русла высохшего ручья. Здесь в зарослях дикого терновника прячется несколько землянок - штаб нашего полка. У меня землянки нет, есть окоп, длинная земляная щель, там беспризорно валяются два вещмешка - мой и Славки Колтунова. Был еще третий - Сафы Шакирова, но я его отправил вместе с хозяином в медсанбат. Этот окоп - мой дом. Сейчас доберусь до него, втиснусь в его каменно-твердые глинистые стены, завернусь в плащ-палатку и... провалюсь.
У меня теперь не осталось иного счастья в жизни - только лишь сон.
- "Клевер"! "Клевер"!
"Клевер" не отвечает. Где-то в прокаленной степи перебита тонкая нитка кабеля... Нет этого, я сплю.
Нечисто сладковатый, жирный запах, в примятой полыни валяются липко-черные трупы, победно гудят над ними тучи откормленных мух... Нет этого, я сплю.
Нет не вернувшегося с линии Славки Колтунова... Нет потного лица Сафы, его раскосых, блестяще-черных, с каким-то беспомощным птичьим страданием глаз... Нет! Нет! Я сплю.
Пока я сплю, нет войны.
Жаль, что спать мне выпадает в последнее время всего по два, по три часа в сутки.
И жаль еще, что сплю теперь обморочно, без всяких снов. Увидеть во сне хотя бы задернутое ветхой занавесочкой оконце нашего дома, за ним розовый рассвет с петушиным надсадным криком... Или ныряющий средь распластанных кувшиночных листьев поплавок, в радуге брызг вырванный из воды золотой неистовый окунь... Или склонившееся лицо матери, ее негромкий голос: "Вставай, Володька, в школу опоздаешь".
Не надо, мама, не буди! Как только кончится сон, начнется снова война.
Ночь над степью, далекая перестрелка. Я еще не добрался до своего окопа, я еще не сплю, но я уже чувствую себя счастливым. Благословенна природа, наградившая нас, живых, способностью на время забывать о жизни.
Но уснуть в этот раз не удалось.
В овраге, хрустя сапогами по каленому камешнику сухого русла, толпилось много солдат, охомутанных шинельными скатками, с вещмешками, с винтовками, в касках - в полном боевом. На меня с ходу нналетел командир роты связи:
- Младший сержант Тенков! В распоряжение командира второго батальона! Не-мед-лен-но! Приказ начальника связи!..
Все ясно. Каждый день наши роты несут потери. Каждую ночь в стрелковые роты уходят нестроевики - обозники, помощники поваров, тыловые интендантские придурки. Даже взвод пешей разведки - аристократы полка, мастера ночных вылазок - занял нынче оборону, как простые автоматчики.
И в ротах всегда не хватает связистов. Чем сильней огонь, тем чаще рвется связь. Я же - радист без рации, телефонист-катушечник - на подхвате.
Спускаюсь в свой окоп, чтоб забрать вещмешок и скатку. Окоп, куда я возвращался каждую ночь, который считал своим домом... Где-то в другом окопе мне, быть может, удастся перехватить часок до рассвета. То ли удастся, то ли нет.
- Тенков! Володя!..
Меня ищет Ярик Галчевскиий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10