.. Если бы только тот, рядом, не голосил так отчаянно… тот, которого пытают, уже не знаю чем… «Йоп! Йеоп!»… они его все еще не прикончили… Ночью еще хуже!.. Они все звереют после пересменки… 18 часов… звон колоколов, лай сторожевых собак, кладбище закрывается,* надзиратели, шесть этажей стальных ступенек, там обмениваются связками ключей, это бряцанье, словно цепи! дважды по два раза – это три тысячи дверей, на три оборота! во всеуслышание! крак! крак! шестнадцать переходов! Я делаю это не нарочно, чтобы только произвести впечатление! кладбище запирается, мы тоже! герметически закрытый каземат всплывает в ночь…
Тюрьма напоминает чем-то корабль, она путешествует… ночь, это не вульгарная дама… она разговаривает с вами только в третьем лице…
– Я был тогда рыбой!..
Вы слушаете, вы говорите: это я! особенно к полуночи… Постойте, каждую ночь я вижу свою свояченицу…* обстоятельства… это самое трудное в жизни – разгадывать случайности… я не видел ее, мою свояченицу, несколько лет… и за несколько дней до отступления, то есть в начале июня, союзники уже в Руане… 44-й… уяснили обстановочку!.. убийцы рыскали повсюду!.. хочу сказать, мои убийцы!.. на всех прилегающих улицах… притаились, стерегут… они перемещались, менялись местами… два-три здесь… два-три там!.. а эти их повадки! Я вижу, на углу улицы Эрмет четыре туарега в сюртуках… Представьте… в бурнусах поверх сюртуков! и шпоры, и тюрбаны! Когда я проходил мимо, они копались в своей одежде! в их бурнусах множество складок! Мне даже не надо смотреть… это было моей собственной фантазией… я спустился до Аббатисс… каждодневный обход… я инспектировал улицы, как на передовых постах… только теперь «наблюдали» за мной, враги… признаюсь, вас это огорчает… Еще один, очень странный, поджидал меня на площади Винтимиль часами… часами… мой путь… площадь Винтимиль… круг на мотоцикле… маршрут автобуса AJ…* он следил за мной из глубины писсуара… я замедлял шаг… он удирал!.. Однако же одного я поймал… на нем была полумаска из желтого атласа… он забился под порог… Я его потерял!.. странно ощущать себя врагом… в собственном доме! это ужасно… это невероятно… Я шел, чтобы убедиться, что это правда… что меня повсюду подстерегают… завидев меня, они перебегали… от одной группы к другой… по большей части иностранцы, морды с Дуная, крикливые, шумливые… и женщины, и сумасшедшие… глаза безумцев… вот что является божественной триадой Эпохи, той, что вас судит, расстреливает, калечит: женщина, сумасшедший, иностранец… в конечном итоге, все наоборот, Черт… подумайте над этим!
О! но я снова отвлекся! Я брежу! Я рассказывал вам о своей свояченице!.. Я поднимался по улице Равиньян, мне было не до смеха… скорее, я хмурился… поднимаюсь по улице Равиньян и слышу, как меня окликают, кричат мне вслед, вот этого я не люблю… оборачиваюсь.
– Мари-Луиза!
Ах! что я делаю: ты! обнимаемся! я целую ее… я хотел бы, чтобы вы услышали! это было от всего сердца… и сразу за дело! как будто она спешила только за этим… сказать мне… она немного в курсе… наконец главное.
– А! если бы ты остался с нами!..
Она вспомнила Лондон конца 17-го…*
– Видишь, Луи… видишь!..
Упреки… и слезы… мое домашнее имя – Луи.
– Жанин была бы жива!
Жанин, ее сестра… мы распрощались не вчера… Я оставил их на Лейчестер-сквер… покинул их с сестрой… Я так и вижу: дерево, скамейка, цветы, воробьи, незабудки, герань… это в центре Лондона, узнаете? в скорби, покинутые мужчиной… Я не художник, но у меня хорошая память на цветы… Жанин… Мари-Луиза… мои дамы… я их вижу… лужайка… объезд, движение… чудовищные ярко-красные омнибусы и такие же красные «вербовщики»! сержанты!.. все вертится! кружится!.. и музыка!.. это филигранные линии жизни, что четко выписано, то не так важно, главное – прозрачность… кружева Времени, как говорится… «блонды»,* в общем, паутинка, знаете? такие тончайшие кружева! на коклюшках, чудно нежные… одним словом – молодость! незабудки, герань, скамейка, все кончено… улетели воробушки!.. ах, какие кружева… паутинка…
Я отклонился в сторону не без причины, даже, я бы сказал, сознательно, из-за честности и порядочности, я прозревал другое будущее!.. настоящее будущее!..
О! пустомеля! выгребная яма! сдохни, болтун! Мы понимали друг друга, этого достаточно! Жанин, Мари-Луиза и я! Понимать друг друга – это все! Это важнее, чем Земля и ангелы, и мириады звезд, падающих и мерцающих во Вселенной, но делать нечего! бедное сердце, наше плачущее сердце! Вселенная не для нас! в то время, как Мари-Луиза и Жанин… я совершил единственное преступление в жизни, единственное, вот… я бросил на произвол судьбы своих маленьких своячениц, бедняжек-девчонок в ноябре 17-го… не каких-то там шлюшек-блядушек… А! совсем нет! девочки-цветочки! куколки-милашки!.. блеск юности! свежесть! задор!.. одна брюнетка, а губы!.. Мари-Луиза! чуткая и нервная, плечи, руки, все! почти цыганка… потрясающие бедра, осмелюсь сказать… Жанин, русая… когда они танцевали в «Сиросе», они вальсировали вдвоем, казалось, что столики плавали просто вокруг… эмоции клубменов! стаканы вдребезги! и бутылки! потом это назвали сексапильностью, эта дрожь, что пробегала по телу… щебечущие крошки! Они ничего не видели! женщины сейчас, должно быть, страдают… столы больше не двигаются, головы не поворачиваются… заботы всех поглощают, убивают любые чувства!.. улыбки, нежность объятий!
Ах, эти угрызения совести! Ах, эти воспоминания!
– Эй, скучающие! присоединяйтесь! вам оставили ремешок! Распоясывайтесь! Висите! перекладина! там! высоко!
Признаться, у меня еще есть время…
Охранники не дергают больше смотровое окошечко в дверях… Они следили за мной неделями… неделями… Их от меня тошнит… не на чем меня поймать… я не курю… не двигаюсь… сижу неподвижно с гниющим задом… зиму, лето… Я скоро буду считаться «примерным заключенным», хотя я иногда пою, ругаюсь, браню застенного «врага»… он никак не расквасит себе башку… только за клизмы я их облаиваю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67