Приставкин Анатолий
Синдром пьяного сердца
АНАТОЛИЙ ПРИСТАВКИН
Синдром пьяного сердца
Встречи на винной дороге
Приди ко мне, брате, в град Москов
веселие пита...
Юрий Долгорукий
своему родственнику
Святославу Олеговичу (из летописи)
Я пью, следовательно, существую!
Девиз нового времяпровождения
конца XX века,
которое вошло в моду в Париже
ЖИЗНЬ НАША КОПЕЙКА
Случилось это в теплой стране Болгарии, в ее столичном городе Софии, который все русские почему-то называют Софией, с ударением на втором слоге, а болгары - Софией, что гораздо благозвучней. Гостил я у моего друга Емила, в крошечной мансарде с окошечком-лючком в потолке, выходящим на крышу многоэтажного дома. Через этот лючок, проснувшись среди ночи, можно было увидеть полную луну - тарелку, наполненную до краев жидким золотом, которая, как прожектор, упиралась прямо мне в лицо и мучила, не давая спать.
И в этот прощальный вечер, а прощальный потому, что я уезжал в Москву, лючок был распахнут настежь в черное небо, а мы, прилично (и привычно) поддав, предавались невинному в общем-то занятию... Развлекались тем, что сочиняли потешные тексты к изображению обнажен-ной девицы, которую тут же при нас набросал фломастером на картоне художник Иван Стойчев.
Он и сейчас у меня где-то хранится, тот клочок картона с наскоро набросанным контуром девичьего тела, в позе, чуть вызывающей, но и стыдливой, в полупрофиль, с ручкой, трогательно прижатой к груди, как это делают молоденькие натурщицы, и с ножкой, соблазнительно подогну-той под себя. Мы пустили девицу по кругу (вот разврат!), решив, что каждый из гостей, а нас было человек пять, все мужчины, что-нибудь, в меру своей испорченности, о ней присочинит. Ржали, как жеребцы, сотрясая смехом стеклянную посуду на столе, когда читали вслух свои бойкие экспромты. И при этом, понятно, мы не переставали пить. Пьют же здесь, в солнечно-винной Болгарии, нисколько не меньше, чем на моей веселой родине. Ну а как пьют в России... Сапожник, известно, пьет в стельку, плотник - в доску, портной - в лоскуток, печник - в дымину, извоз-чик - в дугу... Да и все остальные соответственно роду занятий... Ну а если взять всех скопом, вселюдно, всенародно, то пьют у нас, коротко говоря, вусмерть. И это уже не образ, а констатация факта, обозначающая тот счастливый предел, за которым уже пить невозможно. Хотя как сказать. Лично мне известен случай и иного рода, когда умер в деревне мужик с перепоя... Далее цитирую по своей книжке: "...Обмыли, по обычаю, покойника, вынесли в другую избу, позвали пастыря Псалтырь читать. Ночью скучно, ну и захватил он для верности полштофник. Почитает, выпьет, снова почитает... Опьянел, глядит на покойника, так ему жалко стало. Вчера еще вместе выпивали, а сегодня... "Эх, друг, - говорит пастырь, выпей-ка со мной последний разок, на том свете-то не попьешь". Оттянул верхнюю губу и вылил ему в рот. Остальное допил и задремал около. Вдруг слышит: "Что это ты, Макар, я никак не пойму". Глядь, сидит покойник на столе, руки от холода потирает. Тут у моего пастыря мокро стало от испуга. Пригляделся, язык оживел, спрашивает: "Да жив ты аль нет?" - "А кто тебе сказал, что я помер?" - "Так ты и есть померший..." - "Тогда надо помянуть себя... Сбегай-ка за водкой, будь другом!" Достал покойник огурчиков соленых, и принялись они поминать уже не поймешь кого. Раздолье, умирать не надо. К утру пришли родные попрощаться с телом, а покойник вместе со священником с перепоя слова не могут вымолвить. Тут поднялся шум на всю деревню, а потом смех на всю волость".
Хоть и говаривают, что утренний гость до обеда, а послеобедний до утра, но до утра уже не получалось, надо было мне собирать вещички да хоть немного, перед дорожкой, вздремнуть. Гости расходились, стал собираться и я. А еще один мой здешний друг, Слав Македонский, который в недавние времена работал на шахтах Донбасса, по вербовке, и до того обрусел, что свои рассказы писал на русском языке, по-свойски сунул мне в карман пузатенькую бутылочку коньяка "Плиска", заметив шутливо, что это мне такая специальная "подъемная". Несколько раз, мол, приложился, а под крылом уже, глядишь, Москва.
- Ты до гостиницы-то дойдешь? - спросил озабоченно Слав. - Пожалуйста, не забудь: зовется она "Плиска"! "Плиска", а не "Коньяк"!
Это недавно рассказывали анекдот, и там мой российский землячок, крепко гульнув, никак не мог разыскать свой ночлег, потому что у всех встречных вместо гостиницы "Плиска" спраши-вал гостиницу "Коньяк".
- Не забуду, - заверил я.
- Ага! Вот за хорошую память тоже надо отхлебнуть, - оживился Слав, и мы тяпнули по единой, потом по второй и еще по третьей: посошок... Она же стремянная, она же закурганная... Но так как изба о трех углах не строится, то и по четвертой, а поскольку конь о четырех ногах спотыкается, то и по пятой... А может, и по шестой... Или по седьмой, но какая-то уж точно была последней, и дух наш окреп еще более. Всегда духу есть куда крепнуть, особенно если неохота уходить. И тогда мы откупорили бутылочку сливовой ракии, которую мои земляки называют почему-то самогонкой, а она никакая не самогонка, просто, как сказал во время какого-то застолья Булат Окуджава, у нее такой идущий от земли нутряной особенный дух, аж за горло берет... И за душу, само собой. Если при этом еще закусываешь шопским салатом, с кольцами красного перца и белыми ломтиками брынзы.
Однажды в родопском селении Банница (Родопа - это горная часть Болгарии) я потреблял сливовую ракию прямо из перегонного аппарата размером с паровой котел, установленный в специальной избе посреди деревни. Орудовали возле шипящего агрегата два развеселых дядьки, которые привезли с утречка возок спелой сливы и до того уже напробовались, что встретили нас, как русских братушек, с победным ликованием, будто собирались, как их деды, идти на штурм Шипки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15