И второе, что вскоре стало ясно: они пришли с ответами, в которых не сомневались. Они пришли не слушать, а учить. И это, правда, было скорей похоже на привычку политработников.Большевики и среди штатских-то не особенно вслушиваются в простые речи, а у военных это просто невозможно.Они, судя по всему, «отрабатывали» эту встречу.И мы быстро это поняли. Я, кажется, быстрей, чем Дробот.Галя еще трепыхалась, один вопрос она взяла на себя, тем более, что разговор зашел о могилах фронтовиков, которые здесь осквернили. Мы осудили все эти действия, а я напомнил, что не только в Балтии, но и в России черепа и кости погибших белеют по полям, а вот в далекой Германии, в Гамбурге, я сам видел, как ухожены могилы наших воинов…Но и это не захотели слушать, тут же крикнули:— Нечего нам про Гамбург! Говорите по существу!— Да, да! Лучше скажите, как нас Ельцин предал!— Почему они так собрались ночью? Как бандюги какие?— Кому вы служите, Приставкин?— Вот вы выступали по захваченному латышами телевидению, вы разве не почувствовали, что вас используют против русских?ИЗ ЗАПИСКИ: «Вам не стыдно будет, возвратясь в Россию, смотреть людям в глаза после своего выступления по телевидению?»
Отвечать практически уже не удавалось. Напрасно взывал начальник Дома, поясняя, что беседа «пошла не по тому руслу»… И призывал офицеров поговорить о литературе.Русло было то самое, какое им надо.И уже не ответы, а обвинения сыпались в мой адрес.Но вдруг затихло, когда вышла женщина, думаю, что ее-то в штабе не подготавливали, потому что начала она с вопроса, она читала мою «Тучку», и ее интересует, что я сейчас пишу… Потом она стала рассказывать о себе, что работает в госпитале, часть его, хотя и так тесно, переоборудовали под детское отделение, и все потому, что республиканские власти детей военных не берут… И прописаться тоже невозможно, а в школе надо платить две тысячи рублей за учебу, именно военным, а где их при нищей зарплате взять?Вот это — было правдой.Но не всей правдой. Ведь можно было бы спросить (вот только кого? Кого?), а не лучше бы совсем не держать здесь армию, или не держать такую огромную армию, и всех бы названных проблем не существовало вовсе.ИЗ ЗАПИСКИ: «Видите ли Вы тоталитаризм Народного фронта Латвии, и вызывает ли это у Вас обеспокоенность?»
Я напомнил о Владлене Дозорцеве, который выступил с обращением к фракции парламентского большинства, протестуя против ряда решений, некоторые из которых на днях отменены.Опять зал забурлил.— Пока им надо, они будут с нами заигрывать! А потом призовут нас убивать!— Выживать!— С этой земли!— У них в правительстве одни фашисты!— Но разве не народ избрал это правительство? — спросил я.— Кто вам сказал! — вскричали хором. — Вы тут не были и не знаете: их всех заставляли голосовать из-под палки! Да! Да! А военным вообще не дали пропорционального представи-тельства… Эти захватили власть именно как фашисты и творят что хотят! Вы ведь видели, что они поставили защиту из машин?— Значит, они вас боятся? — спросила Галя.— Это нам надо их бояться… — Недавно палками одного солдата… Нам разрешено ходить с оружием, а мы не ходим… Хотя они все вооружены!— Откуда?— А мы не знаем откуда! Но мы знаем, что у них есть тайные инструкции нас убивать!— А карикатуры на нас видели? Нет, вы скажите, видели или нет? Так к какому же вы миру призываете, если они давно нам войну объявили?ИЗ ЗАПИСКИ: «Как бы Вы реагировали, если бы, воспитанные на лучших традициях русской и советской Армии, приняли присягу на верность Отечеству, а Родина для нас — это Советский Союз, и на протяжении последних лет постоянно находились, в том числе и семья, под шквалом оскорбле-ний, лишенные гражданских прав, а каких, Вы хорошо знаете, т. к. некоторые Ваши коллеги принимают в этом участие. А как Вы относитесь к выпадам Адамовича в адрес Армии с трибуны съезда?» (Напечатано на машинке.)
Напрасно начальник Дома взывал к порядку, порядка не было.Но я уже, грешным делом, подумал, что и это благо, ибо они все торопились высказаться и мешали друг другу и тем облегчали, хоть частью, нашу задачу.— Вы тут говорите о защите демократии, — пыталась перекричать зал еще одна женщина, скорей всего жена офицера, армянка. — Абстрактно вы правы, и в книге своей правы, слабые народы надо защищать… Но кто здесь слабый народ? И что демократия? Вот они оккупировали парламент, отгородились от народа бревнами и создают свои законы против слабых, то есть, против русских, которых они сгоняют с земли… А если мы хотим здесь жить, а они нам не дают, то в чем же их демократия проявляется? Вам-то из Москвы не видно, а мы здесь от них, от их демократии натерпелись! Они даже митинга не дают собрать, на стадион загнали!Но и ей, ей тоже не дали договорить.— Маршрут троллейбуса даже изменили!— Захватили телевидение и себя показывают, а нас нет!Разговор, понятно, шел об интерфронтовском митинге, который проводился на стадионе. Я видел этот митинг и, кстати, по телевидению, жидковатый такой, но больше всего меня поразило, как они не дали говорить священнику, а он лишь ратовал за мир между людьми.— Заткнись! — кричали ему. А он все пытался о мире, а они ему снова: — Заткнись! Но я спросил другое.— А Дом печати кто захватил?— Они и захватили, — сказали мне громко. — Он же работал, печатал газеты, а они взяли да и национализировали… Вот вам и демократия!— А омоновцы разве не силой?— Омоновцы лишь помогали вернуть хозяевам!— Но силой?— Нет. Просто взяли под охрану.— А не лучше бы по закону… Ну, хотя бы через суд?— А какие вы имеете в виду законы? Советские? Так их тут давно нет!— А какие есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55