Транзистор она свой не выключила.Влад Дозорцев по телевидению:— Горбачев, судя по всему, не владеет ситуацией. Поэтому может быть всё.Владимир Кайякс:— Сегодня решается наша судьба.Имерманис, поэт из Риги:— А я думаю, что наша судьба решается не здесь, а в Москве.— Или у Рубикса в кабинете, — добавила Галя.Григорий Поженян:— Так чего же ты ждешь?— Всего. Они же оголтелые, остановиться не могут!— Кто они?— Коммунисты.— Мало им Литвы?— Конечно, мало.— Четырнадцать душ? Мало?— Сто миллионов и четырнадцать, — поправил кто-то.— Господи, — воскликнула дежурная Эльвира, она пришла на завтрак и слышала наш разговор. — Ни один политик не стоит капли человеческой крови, пролитой из-за этой политики!Звонок Сильвии Викснини из Риги, она корреспондент радио:— Вы не хотели бы сегодня выступить?Ее деликатность в такое время даже удручает.И я прямо спрашиваю:— Надо?— Конечно, надо!— Тогда едем, — говорю я.— Учтите, — предупреждает Сильвия. — На улицах небезопасно… Омоновцы… да вы, наверное, слышали…— Едем, едем, — повторяю я, омоновцев я на всякий случай вслух не упоминаю, а вдруг за спиной жена. О нападении омоновцев на милицейское училище она еще не знает.Через полчаса приходит старенькая «Волга». Рядом с Сильвией ее муж Рудольф… Насколько я понял, для пущей безопасности, поскольку в городе, и правда, бесчинствует ОМОН: задерживает людей, нападает на патрули, поджигает машины…Рудольф тоже журналист, работает в «Ригас Балсс».Мы летим, обгоняя другие машины, по их немного, объезжаем многочисленные на перекрестках и на мостах перекрытия из тягачей.— Что там с училищем? — спрашиваю я, оборачиваясь к Сильвии и Рудольфу.— На рассвете ворвались в милицейское училище, избили дежурных курсантов, захватили оружие…— Много… Оружия?— Сто единиц…Шофер притормаживает, и мои спутники тревожно вглядываются в очередной заслон: вдруг ОМОН. Но, слава Богу, лишь рабочий патруль, молодые рабочие с красными повязками. Им коротко объясняют цель поездки, и нас пропускают.— Быстрей, — просит Сильвия. — Нас ждут. Нас очень ждут.Но водителю не надо объяснять, ситуация и без того понятная.Мы проскакиваем мост, объезжаем трелевочный трактор и направляемся к телецентру, он расположен на острове, посреди реки. И здесь, начиная от моста, повсюду автомашины, они лишь чуть разомкнулись, чтобы в один ряд пропустить необходимый транспорт.Рядом с телецентром будто стал в поле табор: костры, костры… Около некоторых времянки-заборчики, от ветра. У самого входа техники и людей особенно много… Сгружают дрова, тут же походные кухни с горячей пищей, идет раздача… С прибывшего грузовичка протягивают свежие газеты…Среди скопища машин, на самом виду, старый лимузин с оторванными крыльями, на нем крупно, во весь бок намалевали: ТАНК.Издалека понятно. Вот у них, там, мол, настоящие танки, а у нас для защиты вот такой ТАНК.Мои спутники и то заулыбались. Слава Богу, что в такой момент людям не отказывает юмор.В огромном зале первого этажа как на вокзале: люди сидят, лежат, прямо вдоль стен на полу, спят, закусывают, читают, смотрят телевизор.Группами выходят, входят, звучат по радио объявления. Словно Смольный в кино, только нет братишек-матросиков, которые… «в бомбы играли, как в мячики…» Вот и доигрались. Здесь же никакого оружия, зато много прекрасных молодых лиц: студенты, водители, рабочие… У каждого на боку сумка с противогазом.На стене масса листовок, призывов, объявлений.Самодельная карикатура: Горбачев в кровавых облаках пирует, на каждом облаке выведено: Тбилиси, Сумгаит, Ош, Молдавия, еще, еще…Надпись же такая: «А Мишка слушает да ест!»Про себя отмечаю (хоть смотрим на ходу), что из трагических городов ни один не забыли, но сам текст благодушен, он как бы снимает ответственность с лидера, который только не замечает насилия.Уже через несколько дней этот тон изменится. Лидер не просто созерцатель насилия, но и его участник. А может, и организатор.Через несколько дней выйдет интервью с академиком Шаталиным, сделанное прямо в больнице после инфаркта. Академик Шаталин скажет, обращаясь к президенту:— Почему вы не хотите, я подчеркиваю это, можете, но не делаете правильный ход? Почему? — И сам ответит: — Я рассматриваю две возможности. Первое: вы не хотите блага своему народу. Второе: вы хотите блага своему народу, но боитесь, что в борьбе за достижение этой цели потеряете власть. Все остальное сводится к комбинации первого и второго…Я готов предположить и третий вариант: он никогда не думал о благе своего народа и как всякий аппаратчик воспринимал свою деятельность лишь как борьбу за власть.Когда мы узнаем из статистики, что в 89 году расходы на управленческий аппарат увеличились с 36 миллиардов до 50, а инвалидам войны для пенсий не смогли изыскать каких-то пяти миллиардов, это работа не на благо народа, а против него.— Вы ничем, поверьте, не рискуете, — упрашивает, зазывает академик Шаталин Горбачева. — Но преодолейте в себе какое-то мистическое подозрительное отношение к демократам…Не преодолеет, в том-то и дело.Интеллигенцию и демократов особенно не любил Ленин. Это у них, у большевиков, в крови.Кстати, в той же газете («Комсомолка» от 22 января) напечатана крошечная заметка из Тобольска, где на площади, в центре города, установили «Доску гласности», чтобы каждый мог высказать свое мнение, о чем угодно. Так вот кто-то под покровом ночи ножовкой по металлу спилил эту доску.Очень символично, не правда ли.Я представил, как под покровом ночи, а что такое Литва и Латвия, если не ночь, коммунист Горбачев пилит железной ножовкой доску гласности, пытаясь протащить через свои сенат запрет на закон о гласности…Но, правда, в его руках оружие посильней ножовки, стальные танки, пулеметы, бронемашины… Железная гвардия ОМОНа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55