Прежде чем начать одеваться, Эвелин поглядела на себя в зеркало. У нее были тени под глазами и уже намечались гусиные лапки. Холоднее, чем сырая парижская комната, пришла мысль о том, что она стареет. Эта мысль была так чудовищно реальна, что она неожиданно расплакалась. Залитое слезами лицо старой ведьмы горестно глядело на нее из зеркала. Она крепко прижала ладони к глазам.
– Ах, я веду такой идиотский образ жизни, – сказала она вслух.
Пол вернулся. Она слышала, как он робко хозяйничает в гостиной.
– Я забыл вам рассказать… Дон говорит, что Анатоль Франс намерен принять участие в демонстрации mutilays de la guerre. Я дам вам cafay о lay, как только вы будете готовы.
– Сию минуту! – крикнула она, нагнувшись над тазом и споласкивая лицо холодной водой.
– Сколько вам лет, Пол? – спросила она, выходя из спальни, одетая, улыбающаяся, чувствуя, что отлично выглядит.
– Свободный, белый, двадцати одного года от роду… Давайте-ка пить кофе, покуда он не остыл.
– Вы на вид еще моложе.
– Я достаточно стар, чтобы все понимать, – сказал Пол, заливаясь румянцем.
– Я на пять лет старше вас, – сказала Эвелин. – Боже, как не хочется стареть.
– Пять лет не играют никакой роли, – пролепетал Пол; он так нервничал, что пролил кофе себе на брюки. – Фу ты черт, как это глупо, – проворчал он.
– Я вам это выведу в одну секунду, – сказала Эвелин и побежала за полотенцем.
Она усадила его на стул, и стала перед ним на колени, и принялась тереть полотенцем его ляжку. Пол сидел неподвижно, красный как свекла, плотно сжав губы. Он вскочил на ноги прежде, чем она кончила свое дело.
– Ну довольно, пойдем посмотрим, что творится на улице. Эх, если бы я знал, что к чему!..
– Вы бы хоть спасибо сказали, – произнесла Эвелин, глянув на него снизу вверх.
– Спасибо, простите, это очень мило с вашей стороны, Эвелин.
Улицы имели праздничный вид. Два-три магазина в переулках были открыты, но железные шторы на них были до половины опущены. Был серый день, они пошли вверх по бульвару Сен-Жермен, встречая по пути множество праздного народу в воскресных костюмах. Только когда мимо них проскакал эскадрон республиканской гвардии в блестящих касках с трехцветными перьями, они почувствовали, как напряжена атмосфера.
За мостом, на той стороне Сены, было еще больше народу, там попадались отдельные кучки жандармов.
На перекрестке нескольких улиц они увидели группу стариков в рабочих блузах, с красным флагом и плакатом «L'UNION DES TRAVAILLEURS FERA LA PAIX DU MONDE». Отряд республиканской гвардии поскакал прямо на них с саблями наголо, солнце сверкало на касках. Старики разбежались и попрятались в подъездах.
На Больших бульварах вокруг ружейных пирамид стояли французские солдаты в стальных шлемах и грязно-голубых шинелях. Уличные толпы, проходя, приветствовали их, все казались добродушными и веселыми. Эвелин и Пол уже порядком устали – они ходили все утро. Они начали подумывать, где бы им позавтракать. В довершение всего пошел дождь.
Возле Биржи они встретили Дона Стивенса, выходившего из телеграфной конторы. Он был зол и утомлен: он был на ногах с пяти утра.
– Если уж они решили бунтовать, то какого черта они не начинают вовремя, чтобы можно было отправить телеграммы?… Знаете, я видел, как полиция гнала Анатоля Франса с площади Альма. Можно было бы состряпать замечательную корреспонденцию, если бы не эта проклятая цензура. В Германии положение очень серьезное… Я думаю, там что-нибудь произойдет.
– А в Париже произойдет что-нибудь, Дон? – спросил Пол.
– Откуда я знаю?… Какие-то ребята сорвали решетки, окружавшие деревья, и швыряли их в фараонов на авеню Манжента… Бернхем говорит, что на площади Бастилии – баррикады, только дудки, я не пойду туда, пока не поем… Да я этому, впрочем, и не верю… Я конченый человек. А что вы, буржуи, ходите по улицам в такой день?
– Стой, товарищ рабочий, не стреляй, – сказал Пол, поднимая руки вверх. – Подожди, пока мы поедим.
Эвелин рассмеялась. Она подумала, насколько больше ей нравится Пол, чем Дон.
Они долго ходили под моросящим дождем по бесчисленным переулкам и наконец нашли маленький ресторанчик, откуда слышались голоса и пахло пищей. Они нырнули под железную штору. Темный ресторан был полон шоферов такси и рабочих. Они кое-как уселись с края мраморного столика, за которым два старика играли в шахматы. Нога Эвелин прижалась к ноге Пола. Она не убрала ее, тогда он покраснел и чуточку отодвинул свой стул.
– Простите, – сказал он.
Они все ели печенку с луком, и Дон заговорил со стариками; он говорил по-французски с ошибками, но бегло. Те сказали, что нынешняя молодежь никуда не годится, в былые дни они, когда выходили на улицу, разворачивали мостовую и хватали фараонов за ноги и стаскивали их с лошадей. Сегодня как будто предполагалось устроить всеобщую забастовку, а что они сделали?… Ничего… Два-три сорванца пошвыряли камни и разбили одно окно в кафе. Разве так защищают свободу и достоинство трудящихся? Старики вновь взялись за шахматы. Дон поставил им бутылку вина.
Эвелин сидела, откинувшись на спинку стула, рассеянно слушая, раздумывая, пойти ли ей вечером к Джи Даблъю или не пойти. Она размышляла, женится ли на ней Пол; интересно, как это получится, если она народит ему кучу детей, таких же, как он, курчавых мальчишек. Ей нравилось сидеть в этом тесном ресторанчике, в котором пахло кухней, и вином, и махоркой, и слушать Дона, излагавшего Полу законы революции.
– Когда я вернусь домой, я, вероятнее всего, отправлюсь побродить по Америке, наймусь батраком или еще кем-нибудь и вообще сам ко всему присмотрюсь, – сказал Пол под конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145