— С каким делом пришли, спрашиваю я вас?Первым осмелился заговорить староста.— Мы, так сказать, пришли от имени ребенка, то есть от имени нашей общины, которая внебрачно родила ребенка, то есть…Увидев, что староста запутался и своими объяснениями навлечет на них еще больший позор, батюшка сунул ему локтем в ребра, чтобы замолчал, и продолжил сам:— В нашей общине родился внебрачный ребенок, который нам не принадлежит.— Почему он вам не принадлежит? — строго спросил начальник.— Его мать, вдова, принадлежала нам, — вставил староста, но батюшка снова сунул ему локтем в ребра и продолжил:— Мать его — вдова, родом она из другого села, из Крман, поэтому ребенок ее принадлежит той общине.— А сколько времени прошло с тех пор, как его мать стала вдовой? — спросил начальник.— Тринадцать месяцев, четырнадцатый пошел, — ответил батюшка.— А где она жила все это время? — продолжал спрашивать начальник.— В нашем селе, — отвечал батюшка.— И вы, разумеется, как добрые люди, заботились и пеклись о ней, как о всякой сироте?— Конечно, господин начальник, — ответил староста в полной уверенности, что это заслуга общины, а не церкви, и потому на вопрос следует отвечать ему, а не батюшке.— И вы, разумеется, не дали бедняжке умереть с голода и жажды, навещали ее, спрашивали, как ей живется?— А как же иначе, господин начальник, — лез из кожи староста, обрадованный, что господин начальник так лестно думает об общине, где он председательствовал.— Но, господин начальник, — снова встрял батюшка, — она же родом из Крман.— Из Крман? — переспросил начальник.— Да! — в один голос ответили поп со старостой.— А с тех пор, как она овдовела, приходили к ней хоть раз староста или священник из Крман?— Нет, господин начальник!— Ну что ж, кто вдову навещает, тот и расходы несет. И чтоб я больше об этом не слышал, понятно? Мое слово — закон!— Как же так? — осмелился возразить батюшка. — Мы принесли и письменную жалобу, в таком случае дайте нам письменное заключение, мы пойдем жаловаться выше.— Послушай, поп, — очень серьезно сказал начальник, — смотри, как бы я у тебя не сбрил бороды, а ты, староста, поберегись, я и так подумываю, не послать ли к тебе на днях ревизию.Староста с батюшкой побледнели, не смея поднять глаза на начальника.— Вы думаете, — продолжал начальник, — я не знаю, что у вас там творится, думаете, ваше село далеко, так мне оттуда некому донести…И староста и батюшка уставились в пол, и у каждого из них перед взором возник Радое Убогий, черный-черный, как грач, и не дай бог, чтоб Радое постигла та участь, какую они пожелали ему в душе.— И вы думали, — продолжал начальник, — провести меня на мякине! Кишка тонка! Мне стоит ногтем вас прижать, и от вас, как от блохи, мокрое место останется.И батюшке тут же представился начальнический ноготь, но огромный, каким и полагается быть государственному ногтю. А себя он узрел в виде маленькой, крохотной, черной блошки, которую поймали под одеялом и держат, зажав, два государственных перста, готовые вот-вот положить ее на один государственный ноготь и раздавить другим.Старосте все это представилось совсем иначе. Сравнение с блохой он отнес на счет попа, потому что тот, такой ядреный, да еще в черной рясе, и в самом деле был немного похож на блоху, насосавшуюся крови. Но хотя староста тешил себя мыслью, что угроза уездного начальника больше касается попа, у него все же засвербила лодыжка примерно там, где заклепывают кольцо кандалов, и он, подняв правую ногу, почесал ею левую.— Впрочем, — продолжал начальник, — я человек не зловредный. И у меня есть сердце. Все мы люди и должны помогать друг другу.— Ваша правда! — воскликнули поп со старостой, лица их просветлели. — Мы ничего… мы того… как прикажете!— Знаю, знаю. Вы хорошие люди!— Да мы… — ликовал староста. У него тотчас перестала свербить лодыжка, и он едва не подскочил и не обнял начальника.— Вот поэтому, — продолжал начальник, — я сделаю для вас то, что для других не сделал бы никогда.— Спасибо, господин начальник! — запели оба и от умиления прослезились.— А теперь послушайте, что я вам скажу.— Кого же нам еще слушать, господин начальник! — усердствовал батюшка.— Значит, так. Вы держите ребенка у себя как дитя общины, как сироту, а подрастет, сами знаете, что делать…— Золотые слова, господин начальник!— А ту жалобу, что с собой принесли, порвите. Регистрировать я ее не буду. Лучше, чтоб в архиве и следа не было об этом ребенке.— Лучше, лучше! — убежденно согласились поп со старостой.— И не забывайте, — добавил начальник, — что оба вы были у меня в руках, и другой на моем месте такое бы вам устроил, что вы бы вовек не расхлебали. А я вам помог, не забывайте об этом!— Уж не забудем, господин начальник! — откликнулся староста так умильно и приторно, как умел только он.— Вот так! А теперь идите! — приказал господин Еротий.Они еще раз поблагодарили уездного начальника, раз пять поклонились и пошли. Когда они были уже в дверях, начальник еще раз напомнил им:— И смотрите же, помните, что я спас вас от больших неприятностей, а то бывает, порог переступят и все забудут.Они обернулись и снова стали убеждать уездного начальника, что никогда, никогда не забудут. Из уездной канцелярии они направились на постоялый двор, где остановились, но по пути ни разу не взглянули друг на друга и не сказали ни слова. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой по некоему городку едва не разнесся слух, что поп родил Еще на подходе к некоему городку батюшка, староста и лавочник сделали привал и договорились, как будут действовать. Перво-наперво надо было решить, кому внести в город ребенка. Батюшка отказывался это сделать, староста с лавочником тоже не соглашались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63