И господин Мутон, приветствуемый своими единомышленниками, опять засел за домино.
— Здорово я его осадил, — хвастнул он, указывая на Родольфа, который тем временем сел за столик, где устроились Шонар и Коллин.
— Вот болван-то! — сказал Родольф, обращаясь к молодым людям.
— Голова крепкая! Веки у него — словно откидной верх кабриолета, а глаза — прямо как бильярдные шары, — заметил Шонар, вынимая из кармана превосходно обкуренную трубку.
— Славная у вас, сударь, трубка, — ничего не скажешь, — воскликнул Родольф.
— У меня есть и получше, для выездов в свет, — небрежно бросил Шонар. — Дайте-ка табачку, Коллин.
— А он у меня весь вышел.
— Позвольте услужить, — сказал Родольф, кладя на стол пачку табаку.
Коллин почел своей обязанностью, в ответ на эту любезность, чем-нибудь угостить собеседников.
Родольф принял предложение. Разговор коснулся литературы. Родольф, профессию которого и так уже выдал его фрак, признался, что дружит с Музами, и заказал еще по рюмочке. Официант хотел было унести бутылку, но Шонар попросил ее оставить. До слуха его донесся серебристый дуэт двух пятифранковых монет, позвякивавших в кармане Коллина. Слыша, как откровенничают его новые приятели, Родольф тоже пустился в признания и излил перед ними душу.
Они, несомненно, просидели бы в кафе до утра, но их попросили удалиться. Не успели они пройти и десятка шагов (на что потратили не меньше четверти часа), как хлынул проливной дождь. Коллин и Родольф жили в разных концах Парижа, один — на острове Сен-Луи, другой — на Монмартре.
Шонар, совсем забыв о том, что он бездомный, предложил приятелям переночевать у него.
— Пойдемте ко мне, я живу тут рядом, — сказал он, — проведем ночь за беседой о литературе и искусстве.
— Ты нам сыграешь, а Родольф почитает свои стихи, — сказал Коллин.
— Конечно, конечно, — подхватил Шонар, — надо веселиться, ведь живем-то один раз.
Подойдя к своему дому, который он узнал не без труда, Шонар присел на тумбу, а Родольф с Коллином зашли в еще открытый погребок, чтобы подкрепиться. Когда они вернулись, Шонар несколько раз постучался в дверь: он смутно помнил, что швейцар имеет обыкновение не слишком торопиться. Наконец дверь отворилась, и папаша Дюран, спросонок совсем позабывший, что Шонар больше не его жилец, ничуть не удивился, когда художник крикнул ему в форточку свое имя.
После длительного и тяжкого восхождения они наконец очутились на верхнем этаже, но тут Шонар, шедший впереди, заметил в своей двери ключ и вскрикнул от удивления.
— Что случилось? — спросил Родольф.
— Ничего не понимаю, — пролепетал тот. — Утром я унес ключ с собою, а он тут торчит. Погодите, сейчас разберемся. — Я положил его в карман. Так и есть! Вот он! — воскликнул Шонар, показывая ключ.
— Какое-то колдовство!
— Фантасмагория, — согласился Коллин.
— Чертовщина, — добавил Родольф.
— Однако прислушайтесь, — продолжал Шонар, и в голосе его звучал ужас.
— Что такое?
— Что такое?
— Мой рояль сам играет! До, ля, ми, ре, до, ля, си, соль, ре. Проклятое ре! Вечно фальшивит.
— Так это не у вас играют, а где-нибудь по соседству, — высказал предположение Родольф. Потом он шепнул Коллину, на которого грузно опирался всем телом:— Я пьян.
— По-видимому. Во-первых, это не рояль, а флейта.
— Однако и вы пьяны, голубчик, — проговорил поэт, обращаясь к философу, усевшемуся прямо на пол. — Это скрипка.
— Скри… Хм… Эй, Шонар! — бормотал Коллин, таща приятеля за ноги, — слышал? Сей господин считает, что это скри…
— Гром и молния! — вскричал Шонар вне себя от ужаса, — мой рояль все играет. Тут какое-то наваждение!
— Фантас… магория…— завопил Коллин и выронил одну из бутылок, которые держал в руках.
— Чертовщина, — завизжал Родольф.
В самый разгар этого кошачьего концерта дверь неожиданно отворилась, и на пороге появился человек с канделябром, в котором горели розовые свечи.
— Что вам угодно, господа? — спросил он приятелей, вежливо кланяясь.
— Боже, что я наделал! Я ошибся! Попал не к себе! — воскликнул Шонар…
— Извините нашего друга, сударь, — подхватили Коллин и Родольф, обращаясь к незнакомцу. — Он напился до чертиков.
Вдруг сквозь пьяный угар Шонара осенила трезвая мысль: он прочел на своей двери надпись, сделанную мелом:
«Я три раза заходила за новогодним подарком. Феми».
— Да нет же, нет! Я действительно у себя, — вскричал он. — Вот визитная карточка, которую оставила мне Феми к Новому году. Конечно, это моя дверь!
— Боже ты мой! Я весьма смущен, сударь…— проронил Родольф.
— Поверьте, сударь, — прибавил Коллин, — я всецело разделяю смущение моего друга.
Молодой человек не удержался от смеха.
— Соблаговолите зайти ко мне на минутку, — ответил он, — и ваш друг, конечно, сразу убедится, что он ошибся.
— Охотно.
Тут поэт и философ, подхватив Шонара под руки, ввели его в комнату, или вернее сказать, — во дворец Марселя, которого читатель, вероятно, уже узнал.
Шонар обвел комнату мутным взглядом и прошептал:
— Как украсилось мое жилище! Просто поразительно!
— Ну что? Теперь убедился? — спросил его Коллин.
Но тут Шонар заметил рояль, подошел к нему и заиграл гаммы.
— Эй, вы там, послушайте-ка! — сказал он, беря аккорды. — Все благополучно! Скотинка узнала хозяина! Си, ля, соль, фа, ми, ре! О-о! Проклятое ре! Ты неисправимо! Говорил же я, это мой рояль.
— Он настаивает на своем! — Коллин Родольфу.
— Он настаивает на своем! — повторил Родольф, обращаясь к Марселю.
— А это что? — добавил Шонар, показывая юбку, усеянную блестками, которая валялась на стуле. — Скажете, это не мой наряд?
И он в упор посмотрел на Марселя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93