Профессор старался доказать ей, что он не меньше, чем молодежь, способен на беззаботные развлечения. Но все его усилия были напрасны. Наконец, со временем он смирился со своим положением и считал, что не имеет права желать еще большего счастья.
И вот наступила восьмая годовщина их совместной жизни, ни разу не омраченной даже самой незначительной ссорой, мелочным спором или же тенью неуважения. Они познали бесконечно долгие минуты счастья, нежности и признаний…
Признания… Собственно, только он рассказывал Беате о своих чувствах, мыслях и планах… Беата либо не умела раскрывать свою душу, либо ее внутренний мир был слишком узким, слишком простым… Может быть, чересчур – Вильчур осуждал себя за это определение, – чересчур примитивным… Он считал, что это оскорбительно для Беаты, что он унижает ее, думая так. Однако такие мысли наполняли его сердце еще большей заботой и нежностью.
– Я оглушаю ее, ошеломляю собой, – говорил он себе. – Она такая интеллигентная и хрупкая. Отсюда впечатлительность и боязнь, как бы я не подумал, что ее дела мелкие, повседневные и не заслуживающие внимания.
Придя к такому выводу, он всегда старался показать, как важно и значительно все то, чем она занимается. Он с большим вниманием вникал во все домашние мелочи, интересовался нарядами Беаты, духами, одобрял все ее планы встреч с друзьями. Обо всем, что касалось устройства детской комнаты, Вильчур рассуждал так серьезно, точно речь шла об очень важной научной проблеме.
И это действительно, было для него очень важно, ибо он верил, что счастье нужно сохранять с особой заботой. Те немногие, оторванные от работы часы, которые профессор уделял Беате, он старался наполнить любовью и теплом.
Автомобиль остановился возле красивой виллы с фасадом из белого камня, несомненно, самой красивой на всей Аллее Сириней и одной из наиболее элегантных в Варшаве.
Профессор Вильчур выскочил из машины, взял у шофера коробку с шубой и быстро пошел к дому. Входную дверь он открыл своим ключом и постарался закрыть ее за собой, как можно тише. Он хотел сделать Беате сюрприз, который задумал еще час назад, когда, склонившись над вскрытой грудной клеткой пациента, наблюдал за сложным переплетением аорт и вен.
Однако в холле профессор увидел Бронислава и старую домработницу Михалову. Видимо, Беата обиделась на него за опоздание. Это можно было прочесть на их вытянутых, напряженных лицах. Они ждали его. Это не входило в планы профессора, и он движением руки велел им выйти.
Несмотря на это, Бронислав попытался обратиться к нему:
– Пан профессор…
– Тсс!.. – прервал его Вильчур и, нахмурив брови, добавил шепотом:
– Возьми пальто!
Слуга снова хотел что-то сказать, но только пожевал губами и помог профессору раздеться.
Вильчур быстро открыл коробку, вынул прекрасную шубку из черного блестящего меха, накинул ее себе на плечи, а на голову залихватски надел шапочку с двумя кокетливо свисающими хвостиками. Руки он вложил в муфту и с радостной улыбкой посмотрел в зеркало – выглядел чертовски смешно.
Он бросил взгляд на слуг, чтобы проверить впечатление, но в их взглядах было только замешательство и осуждение.
– Глупцы, – подумал профессор.
– Пан профессор… – снова начал Бронислав, а Михалова стала переминаться с ноги на ногу.
– Да замолчите же вы, в конце концов, – прошептал профессор и, отстранив их, открыл дверь в гостиную.
Он надеялся застать Беату с дочуркой в розовой комнате или в будуаре.
Он прошел в спальню, будуар, детскую. Их нигде не было. Вильчур вернулся и заглянул в кабинет. Там тоже было пусто. В столовой, на украшенном цветами столе, сверкающем позолотой фарфора и хрусталя, стояли два прибора: Мариола и мисс Толерид пообедали раньше. В открытых дверях буфетной стояла горничная. Лицо ее было заплакано, а глаза распухли от слез.
– Где пани? – спросил он обеспокоенно.
Вместо ответа профессор услышал рыдания.
– Что это значит? Что случилось?! – уже не пытаясь сдерживаться, крикнул он.
Предчувствие какой-то беды сдавило ему горло.
Служанки и Бронислав тихо вошли в столовую и молчаливо остановились у стены. Окинув их испепеляющим взглядом, профессор в отчаянии крикнул:
– Где пани?!
Неожиданно его взгляд остановился на столе. Возле его прибора лежало письмо: бледно-голубой конверт с серебристыми краями.
Сердце судорожно сжалось, голова закружилась. Он протянул руку и взял конверт, который показался ему холодным и мертвым. Вильчур с минуту нерешительно держал его в руках. На конверте, адресованном ему, он узнал угловатый, крупный почерк Беаты.
Наконец, дрожащими от волнения пальцами, он вскрыл письмо и начал читать:
«Дорогой Рафал! Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за то, что ухожу…»
Слова дрожали и сливались в одно целое. Он задыхался, лоб покрылся испариной.
– Где она?! – крикнул он, задыхаясь. – Где она?!!
– Пани уехала с девочкой, – едва слышно прошептала служанка.
– Врешь!!! – проревел Вильчур. – Это ложь!
– Я сам вызвал такси, – простодушно признался Бронислав, а потом добавил: – И чемоданы выносил. Два чемодана…
Шатаясь, профессор вышел в соседний кабинет и закрыл за собой дверь. Прислонившись к двери, он попытался читать дальше, но прошло много времени, прежде чем он смог вникнуть в содержание письма.
«Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за то, что ухожу. Поступаю низко, отвечая злом на твою безграничную доброту, которую я никогда не забуду. Но оставаться я больше не могла. Клянусь тебе, у меня был только один выход – смерть. Но я всего лишь слабая и бедная женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14