На улице сестра тяжело повисла у меня на руке. Я не высвободил руку, хотя мое сердце бешено колотилось от напряжения, и я задыхался.
На другой день малютка переехала к своей тетке. Я как раз поднимался по лестнице, когда она в белом меховом пальтишке и новой меховой шапочке спускалась по лестнице, держась одной ручкой за руку своей гордой, красивой тети Юдифи, а другой обнимая свои любимые игрушки — медведя и потрепанную старую куклу. Она едва взглянула на меня и, скривив губки, с неподвижным лицом прошла мимо.
В продолжении этих трех лет моя жена искренне и по-настоящему была привязана к ребенку, но, когда девочка уехала, она все же вздохнула с облегчением. Ей казалось, что всю любовь, которую я питал к Эвелине, я отдам теперь ей. Я обещал ей все, что она хотела, и даже больше. Я обещал, как только представится возможность, навестить нашего мальчика. Нам, родителям, следовало поскорее принять решение относительно его будущего и его профессии. Мой отец, который теперь аккуратно два раза в день ходил в церковь, ничего не имел против, чтобы мальчик сделался священником, и лучше всего при монастыре. Но мальчик не проявлял пристрастия к духовному сану, он был чрезвычайно посредственным учеником, и самое правильное было бы обучить его какому-нибудь ремеслу. От меня и от деда он унаследовал техническую сноровку, легкую руку. Судя по его письмам к матери, он был бережлив, добродушен, несколько медлителен во всем. Он со всеми был приветлив, но особенно, кажется, не любил никого. Он не был вспыльчив. И с деньгами обращался аккуратно. Он обладал своего рода гордостью. Заметив, что его присутствие кому-нибудь нежелательно, он тотчас же, не горюя, удалялся. Но что самое главное, он был здоровяк, и я надеялся, что он легко найдет свое место в жизни. Сам он никогда в этом не сомневался.
Я надеялся на полное выздоровление. Профессор тоже считал это возможным, хотя я ничего еще не сделал для этого, да и не мог сделать.
5
С тех пор как я объяснился с Юдифью и доверил ей моего ребенка, она словно переродилась, а с ней вместе и мой старик отец. Они баловали меня, они шли навстречу моим желаниям, которые обычно совпадали с тем, что было необходимо для всей семьи. Я добился наконец того, о чем тщетно и страстно мечтал, — мира в семье. Я чувствовал себя обязанным Юдифи и должен был доказать ей свою благодарность. Приближалось ее девятнадцатилетие. Мог ли я обойти и этот торжественный для нее день или, невзирая на вечные денежные заботы — наше хозяйство было слишком велико, — сделать ей маленький подарок? Я знал, что ничто не может доставить ей большее удовольствие, чем какое-нибудь украшение. Это и красиво, и вместе с тем ценно. Ее всегда занимало только показное, и она так же любила деньги и собственность, как наш отец.
Незадолго до дня ее рождения я пошел к ювелиру, который хорошо знал моего отца и меня, намереваясь выбрать у него кольцо или браслет — красивые и недорогие. Ювелир предложил мне несколько дешевеньких вещиц, но они были безобразны. Мое внимание привлекло очень простое, благородное кольцо с большим четырехгранным камнем, лежавшее рядом с другим, почти таким же.
— Дайте мне взглянуть на это кольцо! Кажется, это как раз то, что мне нужно.
— Пожалуй, — сказал ювелир довольно равнодушно. — Это приятная вещица — турмалин, она стоит недорого.
Но кольцо, которое мне понравилось, лежало рядом с турмалином.
— Ах, так, — сказал старик, улыбаясь, — поздравляю, вы выбрали как раз самую дорогую вещь из всей коллекции.
Я взял в руку дорогое кольцо и представил себе, как оно засверкает на пальце Юдифи.
— Сколько оно стоит? — спросил я, воображая, как будут рады Юдифь, отец и я, старый дурак, когда принесу ей мой запоздалый свадебный подарок. Жене это тоже пошло бы на пользу. От Юдифи в нашем доме зависело многое. Ювелир заметил мои колебания.
— Я с особым удовольствием отдам вам эту роскошную вещь. Вы оставите задаток, а остальное внесете в рассрочку.
Как раз в эти дни заработок мой был очень велик. Я купил кольцо, и радость, которую оно вызвало, была неописуема. Даже жена моя радовалась. По дороге на виллу Юдифи она приставала ко мне с просьбами о новой меховой шубе, ее старая, действительно, очень износилась и вытерлась на швах, но когда мы возвращались домой, она нисколько не упрекала меня в мотовстве. Я был весь еще погружен в мысли о моей маленькой Эвелине, которую я увидел впервые после долгой разлуки — очаровательную и очень недоступную.
В ближайшие дни заработок мой, к сожалению, был меньше, чем я надеялся, мне снова нездоровилось, колено распухло и мешало мне во время операций, меня изнурял кашель, и к девяти часам вечера я чувствовал такую усталость, которая обычно наступала только к одиннадцати. Я не смог сделать в срок даже первый взнос. У меня были большие расходы на мальчика, ему нужен был новый костюм и пальто, еще большие на двух младших сестер, и я должен был подарить шубу жене, чтобы не возбуждать ее ревности. Правда, эта шуба стоила только ничтожную часть того, что стоило кольцо, — весной меха всегда очень дешевы. Но долги росли, и летом мне пришлось написать моему старому другу Морауэру и попросить у него денег. Он выслал их немедленно. Этот долг был первым, который мне удалось возвратить, ибо здоровье мое, слава богу, немного окрепло и я снова мог работать почти так же, как прежде.
Профессор предостерегал меня. Но что бы он сделал на моем месте? Я откровенно поговорил с ним. Он понял все. Я обязан был работать ради других, да и ради себя тоже, чтобы избавиться от чувства одиночества и бесполезности. Я никогда не думал, что мне будет так не хватать ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139