Штюрмер же был вне себя от счастья, заключил Мануйлова в свои объятия и пообещал принять его как родного сына и обеспечить ему любую желаемую должность.
Но и любовный конфликт коллежского асессора разрешился благополучно, так как предстоящее назначение Мануйлова на пост секретаря нового премьер-министра произвело впечатление на маленькую актрису, и она решила оставить учителя верховой езды Петца.
Мануйлов сделал даже больше, чем требовалось, связался с помощником министра Белецким, доложил ему, что Петц занимается продажей лошадей во враждебные страны, и добился ареста своего соперника. Пока тот сидел в тюрьме и ждал, когда будет доказана его невиновность, Мануйлов мог беспрепятственно наслаждаться любовью вновь завоеванной подруги. Одновременно с этим банкиры и дельцы все больше осаждали его просьбами, осыпали взятками, и он добился входа в дипломатические представительства иностранных держав.
Распутин ни в коей мере не предавался иллюзиям о переходе Мануйлова на его сторону: ему прекрасно были известны прежняя жизнь коллежского асессора и его характер и слишком хорошо он знал, что тот служит ему лишь из практических соображений. Сметливым крестьянским умом он понимал, что никакая привязанность, возникшая из восхищения и почитания, не может быть такой прочной и надежной, как та, что основывается на разумных деловых соображениях. Так как Мануйлов получил собственную власть и влияние опираясь на власть и влияние Распутина, тот мог со спокойным сердцем положиться на преданность коллежского асессора.
От старца также не укрылось и то, что Мануйлов сохранил свои связи с тайной полицией, и даже более того, от помощника министра Белецкого он получил особое задание, подробно держать в курсе дела полицию о политических и деловых планах старца. Сам коллежский асессор не скрывал от Григория Ефимовича возложенной на него обязанности, но старец умел использовать для себя связи друга с охранкой, так он с легкостью убедил Мануйлова сообщать ему секретные намерения и планы полиции. Ввиду этих обстоятельств Григорий Ефимович охотно позволял Манасевичу-Мануйлову время от времени поставлять помощнику министра Белецкому подробные рапорты о нем.
Он никогда не пытался что-либо скрыть от Мануйлова: тот мог войти в квартиру Распутина в любое время дня и ночи и воспользоваться любым предметом на письменном столе. Мануйлов без стеснения пользовался доверием своего святого друга, каждый час появлялся у него, вмешивался в дела ожидавших в приемной и принимал участие почти во всех сделках, заключавшихся в рабочем кабинете.
Пока Григорий Ефимович разговаривал с коллежским асессором, неоднократно открывалась дверь, ведущая в кабинет, и в проеме, приветливо и печально кланяясь, появлялся темноволосый мужчина средних лет ярко выраженной еврейской национальности. Это был тот самый Симанович, первый личный секретарь Распутина, который то приглашал в кабинет кого-нибудь из ожидавших, то подходил к старцу и шепотом что-то у него спрашивал.
Когда открывалась дверь, просители в приемной могли мельком заглянуть в кабинет. Там вокруг стола, тесно прижавшись друг к другу, сидело много людей. Некоторые из них, склонившись над листами бумаги или блокнотами, казалось, делали важные записи, другие, усиленно жестикулируя, возбужденно беседовали друг с другом. Почти все были в поношенных костюмах, на двух-трех были английские блузы, и они походили на приказчиков, другие с маленькими глазками-буравчиками были типичными представителями низшей еврейской финансовой сферы Петербурга.
Прислонившись спиной к огромному письменному столу, на котором в беспорядке громоздилась целая гора вскрытых и запечатанных писем и телеграмм, стоял Добровольский, второй личный секретарь Распутина, и время от времени что-то кричал сидевшим вокруг него людям, после чего те почти одновременно склонялись над своими блокнотами, чтобы записать слова Добровольского, и вскоре возбужденная жестикуляция и крики возобновлялись с еще большей силой.
Эта толпа взволнованных людей с блокнотами вокруг человека, выкрикивавшего самые разные имена и цифры, очень напоминала черную биржу, и в каком-то смысле это определение действительно подходило к кабинету старца, так как друзья и секретари Распутина умели, используя связи и влияние, организовывать здесь процветавшие деловые предприятия. Кроме четырех секретарей, регулярно сменявших друг друга, и из которых Распутин оказывал особое доверие бывшему ювелиру Симановичу и инспектору народных школ Добровольскому, здесь постоянно толкалась целая куча всякого рода маклеров и агентов.
То обстоятельство, что в приемной чудотворца ежедневно собирались почти все влиятельные личности России или по крайней мере их уполномоченные, давало возможность осуществлять без каких-либо бюрократических задержек крупные торговые сделки, раздачу концессий, биржевых акций и политическое вмешательство. Нужно было только прийти утром в приемную Распутина с прошением, изложить свое дело хозяину дома или компетентному секретарю и ждать, пока здесь не появится банкир Рубинштейн, архимандрит Варнава, кто-нибудь из министерства, царские адъютанты или влиятельная покровительница церкви графиня Игнатьева. Все остальное улаживали секретари, и чаще всего уже во второй половине дня можно было получить ожидаемую бумагу и с успешно выполненным заданием покинуть дом старца.
В России того времени, где любое дело, даже при протекции или взятке, должно было пройти длинный и сложный путь через тысячи учреждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142