Наконец женщина повернула голову к Пирошникову, и он разглядел ее лицо – несколько скуластое, с маленьким носом и неулыбчивыми серыми глазами. Чувствовалось, что в ней есть, как говорят, характер и самостоятельность, что такая не будет говорить зря и что ее трудно, должно быть, заставить плакать. Она смотрела на Пирошникова несколько секунд, но без особого любопытства, а с какой-то усталостью, что ли, с каким-то таким выражением: ну вот ты и пришел, что же будем делать?
– Давай познакомимся хоть, – сказала она и протянула руку. – Надя… хотя, – тут она усмехнулась почему-то невесело, – меня все называют Наденька, и ты тоже будешь так звать.
– Владимир, – сказал Пирошников, подойдя к ней и взяв ее руку в свою. Рука была маленькая, но сильная, и пальцы без острых ноготков, по чему Пирошников определил, что новая его знакомая, во всяком случае, не та, с которой он беседовал накануне.
– Ну вот и прекрасно, Владимир, – улыбнувшись в первый раз и довольно хитро, ответствовала Наденька.
Она освободила руку, встала и, не говоря больше ничего, убрала постель в шкаф, после чего удалилась, предоставив Пирошникову некоторое время для знакомства с комнатой.
Первым делом наш герой, что совершенно естественно, подошел к окну и, посмотрев в него, убедился, хотя было еще темно, что комната расположена примерно на четвертом или пятом этаже над какой-то улицей, вроде бы и знакомой, но не совсем. Отвернувшись от окна, он принялся разглядывать стену над диваном, где висели в беспорядке фотографии незнакомых лиц, большей частью детских, а сбоку находилось несколько книжных секций с поставленными вперемежку книгами по медицине, стихами, собранием сочинений Достоевского в старом издании и наборами художественных открыток. Из этого осмотра Пирошников заключил, что Наденька, должно быть, медик, но этим его открытия и закончились.
Тут как раз вернулась Наденька с чайником и принялась накрывать на стол, доставая из ящиков бюро ложки, чашки, сахарницу, сыр в бумажной обертке и хлеб.
– Послушайте, – сказал Пирошников, садясь за столом чуть развязнее, чем требовалось обстоятельствами. – Мне кажется, будто мы с вами виделись…
Наденька посмотрела на него внимательно и усмехнулась.
– А мне здесь, пожалуй, нравится. Я правильно сделал, что пришел, – продолжал Владимир.
– А куда бы ты делся? Тебе же деться больше некуда, – опять-таки очень спокойно заявила Наденька (при этом она изготовляла бутерброд).
– Вот как? – начал Пирошников ломать комедию. – В таком случае я остаюсь здесь. Я устраиваю в этом доме резиденцию на неопределенный срок… («Шути, шути», – пробормотала Наденька.) Новая веха в жизни Владимира Пирошникова, экс-интеллигента, экс-осветителя, а ныне работающего на дому…
Пирошникова несло явно не в ту сторону. Он и сам понимал, что принятый им тон совсем не тот, то есть и близко не стоит к нужному тону, но после всех приключений на лестнице найти нужных слов попросту не мог, а молчать не догадывался. Поэтому, внутренне стыдясь, он плел эту ахинею и надеялся лишь на то, что все вдруг кончится и развеется как дым.
– В результате кошмарной истории с чертовщиной и кошками… – продолжал он.
– Кошку зовут Маугли, – сказала Наденька. – Это моя кошка. Мужу она не понравилась, и он ее выгнал на лестницу.
– Мужу? – Пирошников присвистнул.
– Да, мужу. Что ты на меня смотришь? Есть такое слово «муж».
И в точности на слове «муж» раздался где-то за дверями звонок, потом другой, и Пирошникову стало несколько не по себе – настолько, что и передать нельзя.
Да, влип он в историю, сам виноват! Переждал бы, перетерпел явление в лестницей – глядишь, все бы кончилось хорошо. А теперь объясняйся, кто такой и откуда, а главное, зачем он здесь в восемь часов утра пьет чай.
Наденька между тем, не показав никакого смущения или раздумья, снова удалилась и вернулась через минуту, слава Богу, без никакого мужа, а с телеграммой в руках.
– Собирается веселенькая компания, – сказала она себе под нос, кладя телеграмму на бюро.
После этого она продолжала пить чай, а Пирошников как воды в рот набрал, мечтая поскорее улизнуть. Наденьку молчание Пирошникова никак не задевало. Она явно готовилась уйти из дома, для чего, отойдя к шкафу и спрятавшись за распахнутой дверкой, Наденька скинула халатик, надела вынутое из шкафа синее простенькое платье, поверх него докторский белый халат, сунула в сумочку белую же шапочку и принялась натягивать пальто, обращая на Пирошникова внимания не больше, чем на обои.
Застегнув последнюю пуговицу, Наденька сказала:
– Если будут звонить два раза, открывай, это к нам. Я к обеду приду.
– Ну, извините! – Пирошников сорвался с места. – Как-нибудь в другой раз, если вы позволите, мы встретимся и побеседуем. А сейчас, извините, я тоже пойду… Черт побери! – вдруг в тоске вскричал он. – Да кончится эта ерунда или нет?
Наденька с сожалением посмотрела на него.
– Ты отдохни. Сегодня тебе отсюда не выбраться. Я-то уж знаю, – многозначительно проговорила она. – Будем стараться что-то сделать.
Она подхватила сумочку и вышла из комнаты, а Пирошников, сорвав пальто с гвоздя, как был в тапках, бросился за нею. Но напрасно! Наденьки и след простыл, в коридоре ее не было, не было и на лестнице, куда Владимир выскочил, и, повертевшись на лестничной площадке, такой знакомой уже и навевающей неприятные воспоминания, он вернулся в комнату, сел на диван, обхватил голову руками и задумался.
1 2 3 4 5 6 7 8