— Смотрите, товарищи, как красиво наши летчики летят в коллективе!
Ему кто-то сказал:
— Не в коллективе, а летят строем.
Бородкин ответил:
— Строй — это же коллектив!
После этого случая летчики долго смеялись и говорили:
— Теперь будем летать не строем, а коллективом. К нам в эскадрилью определили политрука С. Гвоздецкого. Эскадрилья готовила молодых летчиков-сержантов к боевым действиям на самолете И-16. Эскадрильей командовал 32-летний капитан П. Горланов, казавшийся нам уже пожилым человеком. Горланов был старый служака, бывший танкист, очень любил авиацию и всегда стремился организовать полеты.
Политрук Гвоздецкий из донских казаков, набравшийся ума в политическом училище, начал рьяно наводить порядок и дисциплину в эскадрилье. Регулярно проводить политинформации, проводить политзанятия с механиками и летчиками, требовать выполнения распорядка дня, передвижения по аэродрому и гарнизону только строем. Словом, развернул активную деятельность во всех сферах учебы и жизни, запретил даже летчикам послеобеденный отдых, используя свои дисциплинарные права комиссара, равные правам командира эскадрильи.
Чтобы хоть немного сбить с комиссара сверхактивность, я предложил ему запланировать и выполнить полет на учебно-боевом самолете УТИ-4 на групповую слетанность, воздушный бой и пилотаж. Как раз те элементы полета, которые отрабатывали молодые летчики-сержанты в настоящее время. Комиссар наш не только согласился, даже обрадовался этому предложению.
На следующий день, рано утром, погода была хорошая, тепло, безоблачно, безветренно, видимость отличная. Согласно плановой таблице комиссара посадили в переднюю кабину самолета УТИ-4 (двухместный И-16), я сел во вторую, инструкторскую кабину, где, как и в первой кабине, была ручка управления самолетом. Также во второй кабине была ручка уборки и выпуска шасси самолета. В назначенное время взлетели парой. Я — ведущий, на спарке, то есть УТИ-4, с комиссаром, а ведомый — один из летчиков-сержантов на И-16.
После взлета в заданной зоне стали отрабатывать групповую слетанность в плотном строю — развороты, виражи, набор, снижение. Наш комиссар улыбается, показывает ведомому большой палец, словом, ему нравится полет, и он доволен. Я начал выполнять виражи с большим креном — комиссар улыбаться перестал. Далее по плану начали воздушный бой. Самолеты разошлись и сошлись на боевых разворотах, затем виражи, снижения, набор и так далее. Комиссар опустил голову. Я сзади рукой потрогал его и спросил, как самочувствие. Комиссар кисло улыбнулся, изо рта появилась слюна. После учебного воздушного боя ведомый летчик-сержант пошел в свою зону выполнять пилотаж. Я же пилотаж в зоне выполнять не стал, а пошел на посадку.
После полета комиссару помогли выбраться из кабины, сняли с него парашют, положили под крылом самолетный чехол, и он на нем заснул.
Нужно сказать, что после этого полета комиссар эскадрильи С. Гвоздецкий без всяких разговоров и намеков понял, что полет на истребителе — это не только удовольствие, но и тяжелая работа, после которой и перед которой требуется отдых.
Впоследствии, через год после показательного полета, политрук С. Гвоздецкий уехал в школу летчиков, которую успешно окончил, и несколько лет летал в строевых частях.
В начале 1943 года был большой праздник: не помню, была ли то встреча Нового года или праздновали День Рабоче-крестьянской Красной Армии. В то время произошли два знаменательных события.
Первое — то, что вместо суконных головных уборов — «буденовок» — шлемов, как мы их называли, напоминавших по внешнему виду остроконечный боевой шлем русских воинов времен Александра Невского и Дмитрия Донского, ввели в форму солдат и офицеров шапки-ушанки серого цвета, а для полковников и генералов папахи из серого каракуля.
Второе, когда вместо треугольников, кубиков, шпал и ромбов в петлицах ввели погоны — полевые, повседневные и парадные, без просветов и с просветами, с маленькими и большими звездочками для офицеров, с лычками — для солдат и сержантов.
После собрания в гарнизонном клубе я случайно оказался на праздничном застолье, которое проводил по случаю праздника со своими офицерами и отдельными вольнонаемными командир АТБ майор Казанцев. АТБ — это аэродромно-технический батальон, обеспечивавший 300-й истребительный авиаполк. Стол был сервирован по тем временам вполне прилично: на белой скатерти стояли тарелки, лежали дюралевые вилки, скромно поблескивали граненые стаканы, в которые заранее было налито грамм по 100 разбавленного спирта-ректификата, который светился голубым цветом. Голубоватый спирт-денатурат называли тогда «синий платочек», так как одноименная песня была тогда у всех на слуху. В двух или трех алюминиевых мисках находился нарезанный кусочками серый хлеб. Винегрет из овощей заранее был разложен по тарелкам, а рядом с винегретом находился кусочек американской консервированной колбасы, называвшейся «второй фронт». За столом сидели офицеры батальона. Нашлось место и для меня с товарищем. Во главе стола сидел командир АТБ с женой, заместитель по политчасти, начальник штаба. За спиной комбата стоял старшина Бубукин — шустрый и расторопный парень, он же адъютант, он же порученец, он же ординарец, словом, близкий помощник майора.
Когда все уселись за стол, майор Казанцев поднялся и произнес речь, которая выглядела примерно так:
— Дорогие товарищи! Идет большая война — Война Отечественная. Красная Армия под руководством великого Сталина окружила и уничтожила многотысячную группировку немецких войск под Сталинградом… Бубукин, долей в мой стакан… И продолжает громить фашистов, продвигаясь на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71